Александр Тарасов - Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений

То, что «политическая концепция Прудона» была известна А. Исаеву и А. Шубину из Эльцбахера и Бакунина и из «Анархии по Прудону», видно из текстов Шубина и Исаева — и я об этом писал (безо всякого осуждения).

Второе. Фразу «Мы обрадовались, что Прудон пришел к выводам, близким к нашим» я воспринимаю как седьмой приступ мании величия у Шубина. Прудон все-таки пришел к этим выводам на 150 лет раньше Шубина!

Третье. Фразу «Считать Прудона источником наших взглядов нельзя — все, что мы от него унаследовали, было освоено через посредство Бакунина» понимать решительно отказываюсь, поскольку из нее следует, что Прудон все-таки был источником, а Бакунин — лишь посредником.

Четвертое. Существует более распространенная точка зрения на то, кто «показал, что «Анархия по Прудону» отчасти принадлежит перу Бакунина». Согласно этой точке зрения, «показала» это профессор H. М. Пирумова. Но если Шубин говорит, что это был Исаев, наверное, так и есть.

Пятое. Объясняю, почему я «лично» Шубину не позвонил и «лично» у него ни о чем не спросил. За время, пока я собирал материал о леворадикалах, я постоянно слышал жалобы на двух человек, что они пытаются переписать историю анархизма последних лет в выгодном для себя свете (то есть фальсифицировать). Одним из этих двух был Шубин. Говоря иначе, доверия к Шубину как к источнику по этой теме у меня нет никакого.

В целом же теоретическая база «Общины» и ранней КАС поражала редкой для анархистов узостью. Лидеры КАС, безусловно, были знакомы с работами Элизе Реклю, Макса Неттлау и Джемса Гтьома, но общие представления об анархизме черпали, судя по всему, из книги П. Эльцбахера и советских источников, в первую очередь, работ Ю. М. Стеклова. За пределами активного изучения и использования оставался не только, например, первый анархистский классик Вильям Годвин (судя по программной статье лидеров КАС «В поисках социальной гармонии»), но и богатый набор идей русских анархистов начала века (анархистов-кооператоров, анархистов-биокосмистов, анархо-синдикалистов, анархо-индивидуалистов, анархистов-федералистов, пананархистов и т. д.). Единственным исключением был введенный А. Исаевым в активный оборот в пропаганде «Общины» и КАС в 1988–1989 гг. Яков Новомирский.

…Недостаточное знание собственно анархистских источников естественным образом принуждало лидеров и идеологов КАС прибегать к «чуждым», то есть неанархистским источникам. Помимо народников (особенно П. Л. Лаврова), которые изначально пользовались большим авторитетом в кругах «Общины», интенсивно привлекались тексты марксистов всех направлений: начиная с Маркса и Троцкого и кончая лидерами западной социал-демократии Отто Бауэром и Карлом Каутским, а также тексты эсеров, в первую очередь В.М. Чернова. Здесь путаница у А. Тарасова продолжается, но дело даже не в этом. Выясняется интересная концептуальная особенность этого автора. Он полагает, что взгляды общественных деятелей могут только заимствоваться, и при этом должны заимствоваться из «своего источника». У коммуниста — из коммунистического, у либерала — из либерального, у анархиста — из анархического. Если человек пришел к каким-то выводам самостоятельно или заимствовал мысль у «не своего» автора, это говорит о его ущербности. Бедный А. Тарасов. Похоже, он всю жизнь питался задами чужих теорий узкого коммунистического спектра от ленинистов до «новых левых» коммунистов.

Что касается «узости базы», то А. Тарасов нам льстит. Похоже, ни у одного из героев его повествования нет такой широкой «базы», которую он здесь описал. Кто из лидеров общественных организаций в 80-е гг. (когда литература еще не была особенно доступна) читал авторов в спектре от Чернова до Неттлау и от Гильома до Каутского? Анархо-синдикалисты 20-х гг. нами были освоены (ниже А. Тарасов признал, что ему это известно, так что здесь он просто кривит душой). Общее представление об анархизме мы черпали из Бакунина и Кропоткина. Но круг нашего чтения не определялся партийными рамками. Если кратко перечислить круг авторов, оказавших на нас наибольшее воздействие, то надо назвать К. Маркса (особенно раннего), М. Бакунина, Я. Корнея, М. Ганди, В. Чернова, Я. Новомирского, О. Тоффлера и Э. Бернштейна (двое последних — в пересказе). На неанархический характер части этих авторов нам было «начхать». В пересказе пользовался популярностью Г. Маркузе. Когда я в 1990 г. познакомился с его оригинальными текстами, то был сильно разочарован марксистским догматизмом этого автора. В 1990 г. воздействие на наши взгляды оказал Э. Фромм. Годвина, как и Штирнера, мы первоначально относили к либералам. В любом случае его взгляды (в довольно адекватном пересказе) воспринимались как сильно устаревшие. Оценка Годвина как не анархиста присутствует и в современной литературе, но сейчас я с ней уже не согласен.

Анархисты первой трети века читались довольно активно (потом по некоторым из них я даже написал диссертацию), но уровень анархистской мысли этого периода мы не считали высоким и почти ничего не заимствовали. Фактически признав отсутствие такого заимствования, А. Тарасов по ходу разрушил свой миф о том, что идеологи КАС находились на уровне развития теории начала века (этот миф он заимствовал у С. Фомичева).

Упоминание Каутского, Троцкого и Лаврова в качестве нашей теоретической базы связано с грубой методологической ошибкой А. Тарасова — он путает привлечение высказываний и статей в целях агитации с «теоретической базой» и теоретическими источниками. Лавристами мы не были, зато процитировали красивую фразу этого автора в нашей декларации.

С марксистскими авторами были согласны отчасти и публиковали то, что считали полезным с точки зрения разрушения идеологических стереотипов, сложившихся в обществе. Эта путаница встречается у А. Тарасова и ниже, когда он объясняет наше внимание к А. Солженициыну каким-то «теоретическим голодом».

Первое. Чем я всю жизнь питался — это, безусловно, мое личное дело. Но вот концептуально Шубин, действительно, меня совершенно не понимает. Разумеется, я не считаю, что взгляды «общественных деятелей» (это Шубин о себе) «могут только заимствоваться». Проблема лишь в том, что я в текстах самого А. Шубина ничего незаимствованного не обнаружил. И, разумеется, нет никаких «запретов» на «пользование источниками». Речь о другом. Если Шубин строит свою идеологию путем механического соединения разных источников, большинство из которых носит неанархистский характер, почему он — «анархист»? Такие вещи определяются не путем самоназвания. Бойцы «Исламского джихада» могут перейти в католичество, отправиться в паломничество в Лурд и во всем слушаться папу римского, не сменив названия организации, но тогда «Исламский джихад» все-таки уже не будет мусульманской фундаменталистской организацией. Это только «Московский комсомолец» может стать либерально-бульварной газетой, но продолжать называться «комсомольцем».