Игорь Мельник - Ветхий завет

Но ничего — эти ребята за нас помолятся. Каяться — не перед богом, а перед попом. И молиться будет поп, а не мы. Наше дело маленькое — сдать пожертвование. Об остальном есть, кому позаботиться.

Да. Христос был мягким человеком — он всего лишь использовал бич. Вот интересно, что бы сделал Иов с любым из сегодняшних попов? Или, предположим, Иоанн Креститель?

Вернёмся к Иову.

А Иов продолжал говорить.

— Мне такая жизнь опротивела. Я скажу богу так: «не надо меня обвинять, лучше скажи, за что ты так прессуешь меня? В чём моя вина? За что ты позволяешь, чтобы меня судили плохие люди? Разве ты не видишь, что творишь? Или глаз твой замылился?

Как он мог замылиться — разве у тебя глаза, как у человека? Разве ты подвержен человеческим слабостям? Если нет, то зачем ты выискиваешь во мне грехи, доискиваешься недостатков? Не пристало богу заниматься такой ерундой.

Ты поступаешь несправедливо, а ведь нет никого, кто мог бы меня защитить от твоего беззакония.

Вспомни — ты же меня создал, вылепил, вымесил. Забыл? Я же дитя твоё! И когда ты меня творил, то знал, что ни один мой грех не останется без твоего внимания. Ты это знал. И я это знал! А что теперь? Посмотри, что ты наделал!

Если я виноват, то нет мне оправдания. Если же я невиновен, то у меня нет и надежды. Ты же — последняя инстанция! Кто рассудит? Кто восстановит справедливость? Больше некому…»

Представляете, каково было богу всё это выслушивать? Наверняка ему стало жутко неудобно — ведь он крепко подставил Иова, сделал его ставкой в своих играх с сатаной. Иов имел право говорить такие обидные слова. Даже богу. Продолжим.

Приятель Иова по имени Софар начал приводить свои аргументы.

— Того, кто много говорит, очень трудно переспорить, но разве это значит, что он прав? В многословии редко кроется истина.

Ещё одно зерно, настоящее. Чжуанцзы высказался по этому поводу схожим образом. Идея витала в воздухе. Но о Чжуанцзы в другой раз. Вернёмся к мудрому Софару.

— Ты говоришь, Иовушка, что прав перед богом, который крепко обидел тебя. Как ты думаешь, если бы он открыл тебе хотя бы половину своей мудрости, не сломался бы твой хребет от такого груза?

Если же ты выдержал свои испытания и до сих пор жив, то не кажется ли тебе, что не так уж они и велики, эти испытания?

Своим жалким умишкой сможешь ли ты познать бога? Сможешь ли ты исследовать его? Не является ли глупцом человек, который берётся за такое исследование?

Ведь бог выше небес и глубже преисподней — как ты можешь его постичь? Как ты можешь его оценить? Как ты можешь его судить?

Со своими обвинениями ты похож на глупого осла. Самое разумное для тебя — открыть своё сердце для бога, и оно наполнится благодатью.

Спор явно затягивался. Иов не преминул парировать выпад. Ведь даже плохо спорить — лучше, чем хорошо отскребаться от коросты.

— Вы думаете, что только у вас мудрость, а остальные просто погулять вышли? Я не глупее вашего, между прочим. Не глупее и ничем не хуже. А, может быть, и лучше, ведь я праведник. А теперь я стал посмешищем для окружающих. Что в этом хорошего?

Грабители спят спокойно, богохульники в ус не дуют, а праведник гноем истекает. Что в этом естественного? Это абсолютно ненормально. Звери живут естественно, птицы летают по ветру, и только я — во всём белом.

Кто сомневается в том, что эта несправедливость — божий промысел? Всё происходит своим порядком. Ухо слышит, глаз видит, а язык вкушает. Старики мудры, долгожители умны, а бог всеведущ и всемогущ. Так должно быть. Так и есть — за исключением моей судьбы.

Я видел всё, что мне показывали, и слышал всё, что мне говорили — не хуже вас, друзья мои. Но я хотел бы поспорить не с вами, а с богом. Ибо кто вы такие? Болтуны и бездарные целители. Лучше для вас было бы просто молчать и не открывать пасть — сошли бы за умных. Но вы не удержались.

А теперь выслушайте меня, раз уж вы затеяли этот глупый разговор. Стоило ли вам врать — даже из благих побуждений? Нужно ли было так из-за него спорить — чтобы показаться лояльными перед ним? Что будет, когда он решит васпроверить, а не меня?

Вам мало не покажется, уж вы мне поверьте. И провести его так, как обманывают человека, вам не удастся. И он накажет вас, и поделом, ибо вы двуличны. Ваши сердца холодны, как пепел, а ваша вера не поможет вам, ибо она — как глиняные ноги для колосса.

Как вы не подумали, не поразмыслили — прежде, чем влезать в такую авантюру? Оно вам было надо?

Слушайте меня, сосунки! Мне пожить — два раза икнуть осталось. Мои слова имеют другой вес, чем ваша болтовня. Зачем мне вешаться — у меня есть убийца, всем киллерам киллер! Перед ним я хочу отстоять правоту своих поступков.

Я хочу знать, что всё сделал правильно в своей жизни. И это меня оправдывает, но не вас, ибо лицемеры и двурушники через эту процедуру не пройдут. Меня последний суд абсолютно не пугает — я ни в чём не виноват. А вам есть, о чём подумать.

Слушайте меня, я сказал! Я затеял тяжбу и я прав. Кто может меня оспорить? Мне скоро помирать. И я говорю не вам, а Ему:

— Господи, не делай со мной двух вещей, и я опять повернусь к тебе лицом. Первое — прекрати меня мучить. Второе — прекрати меня пугать. И тогда можешь спрашивать — я отвечу. Или я спрошу, а ты отвечай.

Много у меня пороков и грехов? Покажи мне хоть один! Не можешь. Зачем же отворачиваешься от меня? Не слишком ли я мал для твоего гнева? Это, как буре с пылинкой воевать. Ты меня, как волк овцу, загоняешь. Зачем такие усилия?

Иов был истинно религиозным человеком. Этих людей можно отличить по одному простому качеству — они любят своего бога. И говорят ему иногда очень обидные вещи. Так бывает между близкими.

Во все времена таких людей было очень мало. Но они были. А вот в наше время, сдаётся мне, их уже не осталось. Они вымерли, как динозавры.

Когда умирают такие люди, умирает их бог. Не потому ли старик Фридрих кричал: «Бог умер!»?

«Человек, рождённый женою, краткодневен и пресыщен печалями: как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается…»

Раз уж ты решил, что человек грешен изначально, то так тому и быть. Если уж ты отмерил каждому свой срок, то зачем вмешиваться? Дай ему отбыть его спокойно. Ведь, нанимая батрака на день, мы не мешаем ему работать, а даём потрудиться до захода солнца — по уговору.

Пусть отработает свой срок спокойно. Ты же, дав возможность вести мне праведную жизнь, начинаешь вмешиваться в процесс и наваливаешь на меня то, что наваливают на грешников. Это нехорошо, как мне кажется, хоть ты и бог.

Наша жизнь одноразова. Если срубить дерево, то у него хотя бы есть возможность возродиться. Если же срубить человека, как меня, например, то никакой надежды не остаётся — я распадусь на атомы, и всё закончится для меня.