А Крабов - Люди в белом

— Тогда он глубоко несчастный человек, — посочувствовал горемыке Краснощеков.

— Это все мои работы, — сухим, бесцветным голоском пояснил нам старикашка, — я всю жизнь этим увлекался, и вот остались невостребованные, но они мне все равно дороги, не выкидывать же их в конце концов!

— Выкидывать вообще ничего нельзя, — подыграл больному барахольщику Алексей.

— Как я рад, что хоть кто-то меня понимает, — благосклонно взглянул на нас старик.

Картину тотального говнилина дополняло обилие помойных кошек, находящихся в квартире, некоторые из них были довольно драные и дурно пахли. Вся эта биомасса двигалась, издавала звуки и путалась под ногами. Мы с напарником насчитали девять хищников, хотя, возможно, их было больше, так как помойная мимикрия вполне могла спрятать пару-тройку особей от наших глаз.

Пока Краснощеков измерял давление, я боролся с кошками, методично выкидывая одно животное за другим из нашей сумки, в которую они лезли, загипнотизированные запахом валерианки.

Старикашка, как и следовало ожидать, оказался нудным маразматиком, и Краснощеков, "попавшись ему в лапки", с выражением лица человека, приговоренного к смертной казни, выслушивал скучную, напичканную множеством ненужных подробностей, историю жизни.

Я, радуясь тому, что мне совсем не обязательно слушать своеобразный пересказ великого произведения "Поднятая целина", начал придумывать различные кары для кошек, которые порядком мне осточертели. Алексей исподтишка кивнул мне на вожделенный флакончик с валерианкой и я, уловив ход его гадких мыслей, стал скатывать ватные шарики, заряжая каждый изрядной порцией настойки.

Заготовив полный боекомплект, то есть девять психотропных снарядов, я принялся беспорядочно раскидывать их по комнате, рассчитывая получить немедленный результат. Буйство, которое поднялось в комнате, превзошло все мои ожидания и напоминало, по меньшей мере, массовку зверей из фильма "Джуманжи". Хлам в комнате пришел в движение, коробки задвигались, из мрачных корпусов телевизоров стали вываливаться плохо закрепленные детали, летали обрывки газет, огромная стопка журналов "Новый мир" упала на пол, подняв настоящее цунами из пыли. Помимо всего прочего, кошки стали драться между собой, вовлекая в свою потасовку более крупных млекопитающих. Краснощекова укусили за предплечье, дедушке вцепились в нос, а я, шепотом благодаря свой старенький "Катерпилер", отбивался ногами.

Видя, что шутки закончились, Алексей, рискуя получить более серьезные повреждения и демонстрируя истинный героизм, начал хватать визжащих бестий за шкирку и кидать в открытое окно, благо этаж был первым и всяческие повреждения у представителей семейства кошачьих в связи с падением были абсолютно исключены. Я, презрев опасность, присоединился к нему.

Закончив это мало благодарное занятие и получив по паре глубоких царапин, мы клятвенно пообещали старичку, что он проживет еще столько же и поспешно ретировались.

— Не знал, что так получится, — извинился я перед напарником, уже стоя на лестнице.

— Сам не знал, — ответил тот, и мы дружно захохотали.

— Все, поехали на станцию, надо Леночке позвонить. Владимир Сергеевич уже наверное вернулся из буржуинства и топчет бренную землю предков, надо узнать что и как.

На секунду я почувствовал легкий озноб, но это состояние улетучилось, как только мы вышли под лучи теплого майского солнца.

— Наконец-то мы дома! — проорал Краснощеков и сделал попытку поцеловать асфальт около родной станции, но я не дал ему этого сделать.

— Да, вдели нас сегодня, — покачал головой Коля Панков, — надо бы отдохнуть, да телевизор посмотреть, сейчас "Элен и ребята" начинаются.

— Чуть не забыл, Элен! — Краснощеков хлопнул себя ладонью по лбу и направился к телефону.

Попросив тридцатиминутный перерыв на обед, я отправился на кухню, где, образовав интимный кружок, коллеги фельдшера распивали бутылку трофейного "Хайникена", разлив его по маленьким граненым рюмочкам, вероятно, некогда мирно ютившемся у какой-нибудь старушки в довоенном буфете.

Пожелав им приятного аппетита, я смиксовал содержимое наших с Краснощековым и Панковым банок и принялся разогревать фирменное скоропомощное блюдо. Среди большого количества замысловатой формы рожков трогательно плавали кусочки печени парнокопытного, натыкаясь на островки мелко нарезанной сардельки. Все это венчали краснощековские домашние пельмени в маленьких, зеленых прожилках укропа. В желудке все равно пища смешается, а жевать в углу свою порцию — значит не уважать товарищей, поэтому у нас на "скорой" едят все вместе и все сразу.

Внезапно кто-то положил мне руку на плечо, и я вздрогнул, услышав замогильный голос Тамусенко:

— Миша, у меня сегодня день рождения — я угощаю.

— Чем, коктейлем из метилового спирта с кровью девственниц? — проговорил я, продолжая помешивать деревянной лопаточкой, инкрустированной руническими письменами, пищу богов, — да и что ты делаешь на станции, ты ведь уже давно отдежурил.

— Не хотите — не надо, я торт купил и пиво, — обиделся Артемий.

— Да я пошутил, не дуйся и неси все сюда. Видишь, народ уже пьет за твое здоровье. — Я ткнул лопаточкой в сторону коллег.

— С днем рождения, Артемий! — прокричал доктор Ларчиков, поднимая очередную рюмку с пивом.

Тамусенко, видимо перестав обижаться, абсолютно без разрешения опустил два пухлых пальца в кипящее варево и, ловко подцепив ими пельмень, отправил его в рот.

— Ты хоть руки после трупа помыл? — спросил я.

— А что? — искренне изумился Артемий.

— Да ничего, — настроение упало, и как-то сразу расхотелось есть.

— Можно вас на минуточку, дружище? — прошептал мне на ухо сияющий Краснощеков и потащил за рукав в коридор, не обращая внимания на Тамусенко, который, желая произвести фурор, открыл коробку с шикарным шоколадным тортом.

Я передал управление лопаткой материализовавшейся рядом со мной стройной соблазнительной фигурке Анастасии, шепнул ей на ухо непристойность и поддался напору Алексея.

— Я позвонил Леночке, — сказал Краснощеков и выдержал мхатовскую паузу.

— Ну, давай, — подзадорил его я.

— Ленин папа посмотрел работу и сказал, что, наверное, удастся ее провезти и продать в Германии.

— И что это нам сулит? — тупо спросил я.

— Он сказал, что нашей доли может быть хватит на поездку в Бундес, — напарник запрыгал на месте, имитируя отъезд.

— Картину нельзя продавать до седьмого августа, — передо мной встало бледное лицо старухи в полумраке таинственной квартиры.

— Если думаешь, что я буду ориентироваться на бредовые идеи, то ты глубоко ошибаешься. Пойдем на кухню, я видел там тортик, Краснощеков поднял указательный палец кверху и скроил отвратительно тупую рожу, видимо, тем самым желая отвлечь меня от мрачных мыслей.