Чак Паланик - Обреченные

Было это не в Базеле, не в Будапеште и не в Бойсе, но как-то вечером мне попалась дверь, ведущая в темный просмотровый зал. Было это в нашем доме в Барселоне. Я шла по коридору и заметила, что дверь приоткрыта. Из темноты доносился кошачий вой, нестройный дуэт, будто два уличных кота выражали свою страсть. Прильнув к щели, я увидела на экране корчащийся, перемазанный слизью сгусток. Это орущее желеобразное существо – новорожденная я, – очевидно, было не радо тому, что его извлекли под жесткий свет софитов, под камеры документалистов, в дым курящегося шалфея.

В центре зала среди пустых кресел сидела мама. Прижав к уху телефон, она смотрела нудную видеозапись начала моей жизни. Ее плечи вздрагивали. Грудь вздымалась. Она безутешно рыдала.

– Пожалуйста, послушай меня, Леонард. – Ее щеки пылали, свободной рукой она утирала слезы. – Я знаю, что это ее судьба – умереть в свой день рождения, но, пожалуйста, пусть моя малышка не страдает.

21 декабря, 10:46 по тихоокеанскому времени

Любимого свалила загадочная хворь

Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)

Милый твиттерянин!

За несколько дней жизни у меня Тиграстик распух: сначала до размера шарика из поп-корна, потом бриоши, и сделался на ощупь рыхлым и мягким, как домашняя сливочная помадка. Вскоре он перестал писать в лоток, а кроме того, мяукать, так что мне приходилось на манер чревовещателя самой издавать эти звуки при родителях: радостно попискивать сквозь застывшее в улыбке ротовое отверстие.

В уютном Мумбаи, Мехико-Сити или Монреале за завтраком (сашими из сырого тунца, севиче из креветок и паштет из утиной печени) мой котеночек к еде не притронулся. Отец с матерью тайком посматривали на мои бесплодные попытки его накормить и обменивались взглядами каждый из-за своего ноутбука. Я же пристроила безобразно распухшего питомца возле своей тарелки и соблазняла сочными лакомствами. Для меня Тиграстик был возможностью пристыдить родителей, показать им правильный – не-веганский, не-языческий, не-рейганский – стиль воспитания. Все эти прежние мамины и папины увлечения применялись ко мне, когда я росла; их-то я и хотела избежать. Моя стратегия заключалась в том, чтобы безмерно обожать Тиграстика и выпустить его во взрослую кошачью жизнь хорошо адаптированным и не страдающим от излишнего беспокойства по поводу собственного тела.

Тут – для своих сотрапезников – я издала негромкое «мяу».

Видишь, милый твиттерянин, что я натворила? Видишь, как я загнала себя в угол? В Бангалоре, Хайдарабаде и Хьюстоне котенок определенно был болен, но я не могла признать этот факт, обратившись за советом к своим. За завтраком в Ханое отец внимательно посмотрел на раздувшийся меховой мячик – тот лежал у моей тарелки и тяжко дышал – и, изобразив Ctral+Alt+Безучастность, поинтересовался:

– Как дела у Тигрика?

– Его зовут Тиграстик! – возмутилась я, сгребла котенка, положила на колени и прибавила: – С ним все хорошо. – Затем мяукнула сквозь сжатые губы. Незаметно потянула за уголки неподвижного рта Тиграстика и сказала «мяу».

Папа удивленно посмотрел на маму и спросил:

– Тигр не болен?

– С ним все хорошо!

Мама бросила Ctrl+Alt+Безмятежный взгляд на коматозный клубок, шевелившийся на салфетке у меня на коленях.

– Может, свозить его к ветеринару?

– С ним все хорошо! Он спит.

Показывать родителям страх было нельзя. Я гладила дрожащий комочек шерсти и чувствовала, что он горячий, слишком горячий. Густые выделения облепили его закрытые веки и стекали к черным крохотным ноздрям. Хуже того, шкурка на боках туго натянулась, живот раздуло. Сердце стучало слабо: сквозь мягкую шерстку казалось, что оно от меня в тысяче миллионов миль. Первый вариант: я накормила его чем-то не тем. Либо перекормила. Он тяжело дышал, чуть высунув розовый язычок, хрипел, как умирающий. Тиграстик уходил медленно, болезненно, как и моя бабушка. Пальцы сами собой отыскали точку между передними лапами, а мыслительные потроха моего мозга начали отсчитывать: «раз аллигатор… два аллигатор… три аллигатор…» между редкими непостоянными ударами. Я заметила, что родители перестали есть. Запах болезни, исходивший от котенка, отбил всем аппетит.

– Не сводить ли тебя вместе с Тиграстиком к психотерапевту? Он поможет справиться с горем, – предложил папа и сглотнул, выдав Ctrl+Alt+Тревогу. – Поговоришь о смерти дедушки и бабушки.

– Нет у меня никакого горя!

Я продолжала считать про себя: «пять аллигатор… шесть аллигатор…» , а удары сердца слабели.

Мать беспокойно зашарила глазами по столу, остановилась на корзине с выпечкой, подняла ее, достала и протянула мне что-то из вкусностей:

– Хочешь кексик?

– Нет!

Я считала: «восемь аллигатор… девять аллигатор…»

– Но ты же любишь кексы с черникой. – Ее глаза внимательно следили за моей реакцией.

– Я не голодна! – гавкнула я. «Одиннадцать аллигатор… двенадцать аллигатор…»

Хриплое дыхание Тиграстика прекратилось. Безумно дрожащими пальцами я пыталась массировать отказавшее кошачье сердце. Чтобы скрыть свои усилия от родителей, я накрыла распухшее тельце льняной салфеткой. Сквозь толстый слой ткани пульс не прощупывался.

– Я не голодна! – повторила я, скрывая панику. – Тиграстик здоров и счастлив! И я никому не отрывала его банан!

У мамы сделалось такое лицо, будто ей влепили Ctrl+Alt+Пощечину. Она потянулась через стол. Видимо, это был инстинктивный материнский порыв млекопитающего, неудачная попытка обнять, рефлекс, доставшийся от предков-приматов.

– Мэдди, лапонька, мы только хотим тебе помочь.

Я отпрянула, прижимая к себе притихшего котенка, и нанесла встречный удар. Мои слова были чистым ядом:

– А может, нам просто бросить Тиграстика на какой-нибудь дальней ферме в глуши? Как тебе такое? – Срываясь в истерику, я сказала: – Или отправим котенка в дорогую швейцарскую школу – пускай поживет там, в полной изоляции среди злобных богатеньких кошечек!

Про себя я продолжала считать ( «восемнадцать аллигатор… девятнадцать аллигатор… двадцать аллигатор…» ), но знала, что уже поздно. В Сеуле, Сан-Паулу или Сиэтле я выскочила из-за стола и, едва не падая, помчалась в спальню с котенком в салфетке-саване.

21 декабря, 10:49 по тихоокеанскому времени

Отрицание

Отправила Мэдисон Спенсер (Madisonspencer@aftrlife.hell)

Милый твиттерянин!

Давным-давно досмертная одиннадцатилетняя я носила замотанное в ткань кошачье тельце по Антверпену, Аспену и Анн-Арбору. Словно завернутый в одеяло труп бабки Джоуд [28]– еще одна отсылка к книжкам, – я тайком провозила бедняжку Тиграстика через разнообразные пункты иммиграционного и таможенного контроля. Я носила его привязанным к телу под одеждой – так мама с папой часто прятали контрабандные наркотики. Разумеется, его тухлый запах не делался слабее. Не уменьшалась и верная свита из крылатых насекомых – по преимуществу мух, но также червячков и личинок, которые появились будто по волшебству.