Андрей Иванов - Бизар

Мехраб отвел глаза, потом лукаво улыбнулся и сказал, что дело очень деликатное, старик привык к гашишу, всю жизнь курит, не может без него жить, а гашиш, который они до сих пор для него покупали в Копенгагене, когда находились в транзитных лагерях, кончился, и теперь, в этой глуши, они не знают, где его раздобыть. Хануман мгновенно овладел ситуацией, сделал гримасу озабоченности и сострадания, принялся что-то кудахтать на хинди, усадил афганцев, угостил сигаретами, налил чаю, захлопнул окно наглухо, опустил жалюзи. Сказал, что теперь он все прекрасно понимает, очень сильно сочувствует.

– Да, еще бы, на Юлланде с этим делом очень сложно, – вздохнул Хануман, почесываясь. – Ох, как сложно!

Афганцы кивали, чесали затылки, словно подражая Хануману.

– Гашиш тут трудно достать, и цены не такие, как в Копене…

Афганцы слушали.

– …и гораздо опасней с этим тут, – добавил многозначительно Ханни, выглядывая в окно сквозь жалюзи. – Если поймают, могут и в тюрьму посадить. Прощай, позитив!

Афганцы вздохнули и сказали, что побоялись обратиться к армянам или грузинам, потому что те обманут.

– Там у них есть один езид, – добавил хазар уголком рта, – вор он подлый, все время крутится, вертится возле наших комнат. Пока у дедушки Абдуллы был гашиш, езид ходил вокруг нашего билдинга и все время шмыгал носом, шмыгал и спрашивал: не курит ли кто гашиш?., кто тут гашиш курит?., может, кто-то тут курит гашиш?.. А потом грузины приходили и тоже нюхали. Эти точно обманут!

– Конечно, обманут! Армяне, грузины, русские – все обманут! – вскричал Хануман. – Три шкуры сдерут и ничего не достанут!

– Поэтому мы решили обратиться к вам, – сказал внук Абдуллы.

– Правильно. Никому ни слова. Я вас прекрасно понимаю. Но… я даже не знаю… – замялся вдруг Хануман, хлопая себя по карманам; хазар и доктор привстали. – Сидите, пейте чай, курите. Я просто думаю, – начал хождение по комнатке Хануман: два шага к двери и два шага к окну. – Думаю, что бы я мог сделать… как бы я мог вам помочь… Все, что я могу сделать сейчас… – Хануман остановился, запуская руку в карман, делая драматическую паузу, – это отдать несчастному дедушке Абдулле мой маленький кусочек гашиша, который я храню на самый черный день. – Говоря это, Хануман извлек из бумажника коричневый комочек и стал катать его в своих длинных тонких пальцах, как драгоценный камень, продолжая говорить: – Это все, что у меня есть. Это последнее, чем я мог бы поделиться с несчастным дедушкой Абдуллой.

У афганцев открылись рты. Я поборол в себе желание вцепиться Хануману в глотку: мы две недели ничего не курили, а у него в кармане был почти грамм! Но я бровью не повел, смотрел на это представление и тоже всячески изливал сострадание, даже положил руку на плечо Джахану, выражая готовность поддержать их в беде.

– Если это как-нибудь поможет, – продолжал Ханни, – мы дарим этот гашиш. Не так ли, Юдж?

Я кивнул, вздохнул, моргнул: какие могут быть вопросы?.. Хануман торжественно положил гашиш на стол перед хазаром и доктором; те несколько секунд смотрели на него как на некое чудо, словно Хануман успел вылепить из гашиша нэцке, пока катал его пальцами.

– Это очень благородно, – наконец, придя в себя, сказал хазар, остальные кивали. – Огромное спасибо, Хануман! Но это не решит нашу проблему. Старику станет плохо уже утром. И что мы будем делать?

– К утру, дорогой друг, – сказал Хануман, закуривая погасшую самокрутку, – Юдж привезет вам гашиш. – И он посмотрел на меня. – Он очень постарается успеть к утру.

Я начал собираться. Наконец-то есть повод смыться из этого цирка, хотя бы на пару часов. Может, пистон по пути вставлю. Приеду – покурим – усну. Никаких писем! Никаких мыслей!

Хазар выложил на стол деньги. Хануман некоторое время решал сложные арифметические задачи, вращал глазами, рисовал в воздухе пальцами иероглифы, закусывал губу.

– Всё, в конце концов, зависит от дилера, – сказал он, – утром выяснится. Юдж постарается договориться. Будет сдача – мы вам отдадим.

Афганцы сказали, что сдачи не нужно, лучше покупать на все.

– На все – так на все, – промурлыкал Ханни. Афганцы пожелали мне удачи, ушли. Хануман цинично разделил деньги. Большую часть спрятал в портмоне.

– Куда поедешь? – спросил он, зевая. – В Ольборг?

– В Хольстебро, – сказал я. – Заодно с Сюзи повидаюсь…

– В Ольборг ближе, – прикинул он. – Но это твое дело, главное – с товаром приезжай. К утру вернешься?

Я мельком провел рукой по щетине. Хануман ухмыльнулся, заметив этот жест, искривился и затянул:

– Да, конечно, – сказал я, отворачиваясь. – Я просто так к ней загляну…

Хануман продолжал прихлопывать в ладоши и извиваться:

– Я ей позировал все лето, – продолжал я холодно, – мы смертельно устали друг от друга.

Хануман покачал головой с пониманием и сказал, что знает эту усталость…

– О, мэн! – Его глаза заволокло. – У-у, столько девушек мне позировало… Хэ-ха-хо! Вспомнить страшно! – Цокнул языком. Достал из кармана две монеты по двадцать крон. – Вот тебе на автобус. Но это на крайний случай. Лучше поезжай с Мишелем. На это, – он пошуршал купюрами в воздухе, – купишь гашиш. На все! Не задерживайся!

– А может, я на автобусе? Не хочу с ним ехать. Он же достанет вопросами.

– Сэкономим на билетах. Пусть поработает. Говнюк нам полторы штуки должен! Туда и обратно за его счет. Будет задавать вопросы, скажи, что к телке едешь… Или вообще ничего не объясняй. Сукин сын нам должен. Точка.

Потаповы паковали вещи. Они готовились к переезду. Работали в поте лица до полуночи каждый день. Иван, как собачонка, зубами тянул молнию на огромной спортивной сумке, из которой выпирали края коробки. Михаил пил пиво, раздавал команды и ехать со мной никуда не хотел. Я сказал, что тогда машину поведет Аршак. Он давно хотел покататься. Пошел. Михаил завелся.

– Да чё за фигня, Жень? Аршак ее разобьет! Не только штраф влепят, но и машину не удастся продать!

– Тогда поехали, – сказал я спокойно, не оборачиваясь.

– Зачем? – застонал он.

– Какая разница? Машина наполовину наша. Ты нам должен. Какие могут быть разговоры? Тут ехать-то… Туда и обратно – час от силы.

– Ты что, даже сказать не можешь, зачем тебе в Хольстебро?

– Это мое дело, – отрезал я, напомнил ему, как тщательно он скрывал, что всю его семью вместе с Иваном переводят в дом. – А нам ничего не сказал. Наверное, кинуть нас хотел?

Закрыл за собой дверь. Достал сигареты. Михаил тут же выскочил в коридор – «тихо, не кричи ты так», – воровато огляделся, вытянул у меня из пачки самокрутку, цокнул языком – «кто так крутит?..» – и, понизив голос, стал мне объяснять, что никого кидать не собирался, что и в мыслях не было – «кто кидает на такие деньги?., разве это деньги?..», – просто он достоверно не знал, переведут или нет, а когда узнал, решил никому не говорить.