Алексей Ручий - Песни-Танцы

- С этим знанием вообще-то трудно жить.

- Трудно. Поэтому цена жизни и высока. По крайней мере, я хотя бы представляю ее. А что будет легко – никто и не ожидал.

- Надо быть проще.

- Возможно. Только кому от этого станет легче?

- Ладно, - Юля сдалась, - не стоит обсуждать такие сложные темы. От них только голова начинает болеть, а ничего не меняется.

- Вот тут ты права. Давай еще выпьем.

- Давай.

Мы выпили. Я налил еще. Полет в бездну продолжался, останавливаться никто не думал. Лучше так, чем бессмысленно истлеть, никогда не рискуя. Молодость мира – это звон натянутых нервов.

- Как ты думаешь, любовь существует? – спросил я Юлю.

- Не знаю. Смотря, что вкладывать в это понятие.

- Да хоть что-нибудь. Например, привязанность к какому-нибудь человеку.

- Ну, тогда это и будет привязанностью, а не любовью.

- Ага.

Мы закурили. Я сделал большой глоток шампанского.

- Давай на брудершафт?

- Давай.

Выпили на брудершафт. Поцеловались.

- Ты выйдешь за меня?

- Нет.

- Почему?

- Ты слишком много пьешь и говоришь странные вещи.

- Тогда хотя бы займись со мной сексом…

Время давно перевалило за полдень, за окном медленно, но верно близился к концу короткий зимний день. Шампанское было благополучно выпито. Мы даже успели поспать еще пару часиков.

Я сидел у ноутбука и думал, что бы такое включить. Рядом в пепельнице тлела сигарета. Юля ушла принимать душ.

Мои мысли витали где-то далеко, за пределами этого мира, даже за пределами города убийц, вне его лабиринтов и зиккуратов. Я думал о вечности, о ее незыблемости, о нерушимых столпах времени, в сравнении с которыми все мы – ничто.

С одной стороны мне было страшно, что моя жизнь – лишь одна жизнь в череде многих – бессмысленно сгорит, не оставив за собой даже искры, с другой стороны – я прекрасно понимал предопределенность такого конца. Невозможно быть мошкарой и при этом соотносить свое существование с масштабами планет.

В конце концов, я пришел к выводу, что мои размышления не смогут вырвать меня из этой ловушки разума. Всем нам придется погибнуть под маховиками Вселенной, и никто не оценит наш подвиг. Как это ни горько сознавать, это так. Комплекс Кассандры: ты видишь будущее, но не можешь изменить его.

Я включил песню Laibach «Satanic Versus». Короли индастриала наполнили комнату мрачной оккультной музыкой, вещающей о конце времен.

Вскоре вернулась Юля. Она была в халате, на голове сооружен тюрбан из полотенца, под который убраны волосы.

- Что это такое у тебя играет? – спросила она, устраиваясь рядом со мной и прикуривая сигарету.

- Это Лайбах.

- Что-то чересчур мрачно.

- Зато о многом заставляет задуматься.

- А тебе не надоело думать?

- Надоело.

- Смени тему тогда, а?

- Хорошо.

Я выключил музыку. Вообще. Самая лучшая музыка – это тишина. Не вызывает никаких споров, по крайней мере.

- Может, сходим куда-нибудь? – спросила Юля.

- Куда?

- Да хоть в кино.

- А давай. В кино – так в кино.

- Тогда я сейчас волосы высушу, и пойдем, хорошо?

- Хорошо.

Когда мы вышли из дома, уже стемнело. Окна многоэтажек смотрели в ночь желтыми глазами, буравили наши спины ледяными взглядами. Мы прошли до уже известного мне перекрестка с магазином – там была остановка – и сели на троллейбус, который шел в сторону метро.

В троллейбусе по желанию Юли мы заняли свободные места в конце салона, хотя троллейбус шел полупустой. Когда к нам подошел кондуктор, я заплатил за нас обоих. Кондуктор протянула два билета, один я оставил себе, другой отдал Юле.

- У тебя счастливый? – спросила Юля, разглядывая цифры в своем билете.

Я глянул в билет.

- Нет. Одиннадцать и четырнадцать. Близко, но мимо.

- И у меня. Одиннадцать и тринадцать.

- Кому-то до нас повезло. Буквально за два билета. Было одиннадцать и одиннадцать.

- Считать я умею.

- Ну, ты не переживай.

- Я и не переживаю.

Юля отвернулась к окну. Я проследовал взглядом за ней. За запотевшим стеклом неслись мимо типовые многоэтажки Купчино, похожие друг на друга металлические иглы высоковольток, автомобильные стоянки и торговые павильоны. Самовоспроизводящийся мир бесчисленных повторов. Кажется, тут навсегда заканчивалась реальность как таковая: оставались только ее многочисленные копии.

- Мне однажды попался счастливый билетик...

- И что ты с ним сделал?

- Желание загадал и съел, все как положено.

- И желание сбылось?

- Нет, конечно. А вот меня тогда чуть не стошнило, билет к стенке гортани прилип.

- Бедненький.

- Да уж. Потом весь вечер водой отпаивался…

- Нам выходить на следующей остановке.

- Хорошо.

Мы вышли возле большого торгово-развлекательного комплекса, Юля сказала мне название, но я не запомнил. Он как две капли воды походил на все другие торгово-развлекательные комплексы, расположенные по всему городу. Мир повторов, мир вторичности...

Войдя внутрь, мы поднялись на лифте на последний этаж, где располагался кинотеатр. Тщательно изучив демонстрируемый репертуар, я пришел к выводу, что ничего стоящего сегодня посмотреть не доведется. Похожие друг на друга американские боевики, один триллер и, в качестве изюминки для гурманов с несколько извращенным вкусом, комедия отечественного производства, сделанная опять же по голливудским лекалам.

Когда-то искусству кинематографа пророчили ни много ни мало – навсегда изменить мир. Но, к несчастью, в мире повторов кинематограф оказался обречен дублировать самого себя, не меняя мир, а лишь копируя его, пусть и в самых разнообразных формах.

В итоге выбор фильма я отдал на откуп Юле. Она выбрала шпионский боевик, действие которого разворачивается в Европе. Мы купили билеты, до сеанса оставалось еще полчаса. Я предложил пойти в бар, Юля согласилась.

Мы взяли по бокалу пива и сели за столик. Юля закурила.

- Ты вообще что обычно делаешь по выходным? – спросила она меня.

- Обычно просыпаюсь у красивых девушек дома и делаю то, что предложат они, - улыбнулся я в ответ.

- Я серьезно. Ты же тоже не местный, значит, друзей-знакомых у тебя тут немного.

- Наоборот – куча. Я же здесь учился.

- А-а-а. Я не подумала. Так что делаешь?

- Да ничего особенного не делаю. Все зависит от того, как окончилась пятница.

- Понятно. Мне вот скучно по выходным бывает, дома сижу, пообщаться не с кем.

- У тебя же интернет есть.

- Это не то. Мне не хватает живого общения.

- Понятно. Ну, сейчас ты со мной общаешься – я компенсирую эту нехватку.

- Ага.

Мы помолчали, сделали по глотку пива. Не люблю я эти задушевные разговоры. На самом деле общение – это абсолютная фикция, чем меньше слов мы говорим, тем больше нас остается нам самим же. Иной раз хочется бежать от людей стремглав. Поэтому, на мой взгляд, Юле стоит дорожить своим одиночеством.