Илья Бояшов - Танкист, или «Белый тигр»

По прибытию на место побоища (на поле по прежнему чернели остовы танков), разведчик вынужденно признал; в голове ненормального свил себе гнездо пусть фантастический, но все же план. Так, радистам было приказано спрятаться в самом густом еловом подлеске. Череп лично провел оба «Валентайна» по уже проделанной «тигром» просеке, чем заслужил при всей своей несомненной странности невольное восхищение механиков той и другой машины (проскочить подобный бурелом для таких «коробок» не представлялось возможным, однако Иван Иваныч сделал это играючи). Затем, прислушиваясь и прикладываясь ухом к броне, распорядился повернуть танки кормой к болоту. После того, как Найденовым тщательно были проверены прицелы, углы возвышения орудий и механизмы башенных поворотов, юродивый настоял на самой тщательной маскировке; в ход пошли еловый лапник, хворост и даже кора.

Во время этого действа майор с самым мрачным видом скучал на ближайшем пеньке. Нельзя сказать, что вояка рвался на фронт - тем более, накануне явного кровавого дела, но сидя (совершенно бесполезно) посреди болот и дремучего леса, боевой разведчик окончательно понял - здесь он совершенно не нужен. Объяснять скелету дикость затеи не представлялось возможным. Майору оставалось только досмаливать последнюю пачку и бесцельно болтаться взад-вперед до наступления темноты - тем более, гулявшее, казалось, по одному и тому же месту в течение всего этого длительного и дурацкого дня, июньское солнце, неожиданно забежало за сосны. Не успел свет исчезнуть, с болот, подобно «юнкерсам», поднялись тучи торжествующего гнуса, от которого не спасал даже самый едкий, махорочный дым. Забившиеся в «Валентайны» танкисты поначалу занервничали, но после того, как Федотов за спиной новоявленного начальника объяснил ребятам, что сторожить им здесь совершенно некого, задремали на своих местах. Радисты «игрушки» оказались в отчаянном положении - кузов ее был открыт. К двум часам ночи кровососы совершенно осатанели. Бравый экипаж самого Найденова спасался брезентом - наводчик и пьяный якут, закутавшись в него с головой, одни из всей команды, безмятежно похрапывали. Сама «экспериментальная» в темноте ничем не отличалась от искалеченных собратьев; ко всему привычный майор, который сутками мог сидеть по горло в болотной воде или в удушливых ямах (на коже от укусов места живого не было), дремал, прислонившись к ее «ленивцу». Бодрствовал лишь Иван Иваныч - он первым вскочил, когда на западе по горизонту распахнулось нехорошее зарево. Повскакали и остальные - а ветер уже щекотал носы несравненным запахом орудийной гари. Разбуженный лес загудел, заметались и исчезли какие-то полуночные птицы, даже зуд комаров растворился. Все ходило ходуном в течение часа, затем тот же услужливый ветер доставил до команды Найденова торжествующий рев: операция началась. Ухо Ивана Иваныча сразу уловило столь знакомые интонации перекликающихся друг с другом танковых голосов. В нарастающем возбужденном хоре машин раздавались первые предсмертные крики тонущих «тридцатьчетверок». Остальные «коробки», неуверенно ощупывая траками проложенные поверх трясин бревенчатые тропы, пробивались к спасительному песку соснового бора. Их перекличку перебивал бабий визг подлетающих мин и «болванок». Танковый шторм нарастал: не смотря на километры, отделявшие Ваньку Смерть от захлебывающихся напряжением «Т-34», «ИСов», «Шерманов», «Черчиллей», «Грантов», и многочисленных самоходок, всей своей лоскутной кожей, всеми ее порами, всей своей сутью он ощущал, и слышал их зов. Его ноздри (вернее, все, что от них осталось), трепетали, словно у лошади. Он весь превратился в слух.

К вечеру гул покатился к Бобруйску - там творилось невообразимое: тысячи «Т-34» рыскали по лесам, артиллерия и штурмовики, висевшие над мостами и шоссе, превращали дивизии панцерваффе в труху. Первые пленные побрели на восток, хотя редко кто добирался до пересыльных пунктов - партизаны кишмя кишели. Белорусский прорыв был пиршеством победителей, которые не забыли собственный кровавый исход с этих пространств трупным летом 41-го года. И сейчас вкусившие сладость мести «тридцатьчетверки» на полном ходу проскакивали мимо так и не зарытых с тех пор солдатских костей и брошенных «Т-26», сквозь разбитые корпуса которых уже прорастала трава. Густые колонны немцев унавоживали землю теперь уже своими останками. Пушки накрывали залпами истерзанные эсэсовские полки, в огненных «мешках» корчились и бились десятки тысяч. Над Днепром и Березиной закручивались спиралью, как смерчи, гигантские облака из крови, пыли и пороха, и, высоко в небесах смешивались с грозовыми.

Иван Иваныч, оставшись в тылу со всей своей изъеденной гнусом командой, неизвестно чего ожидал и неизвестно чего хотел. К исходу второго дня все уже недоумевали, почему полковнику пришло в голову отправить их в подчинение к сумасшедшему. Одни только Крюк с Бердыевым не скрывали радости. Еще бы, они отсыпались и отъедались, вместо того, чтобы в поту и копоти трястись сейчас по просекам, в любую минуту ожидая «болванку» под башню.

К третьему вечеру гул наступления стал еще более приглушенным. Поужинавшие «вторым фронтом» [26]танкисты, залезая в свои прикрытые «Валентайны», с тоской думали еще об одной комариной ночи, а Иван Иваныч сделался вовсе нервным.

В пять часов утра - именно тогда озверевший от бессмысленности майор поднес к глазам циферблат трофейных часов - чуткий, словно собака, Иван Иваныч бросился к лесу. Он услышал , как тонкие голоса двух «канадцев» заглушило дыхание зверя . «Белый Тигр» наконец-то выдал себя. Для остальных, в том числе и для нелюбопытного майора, лес был наполнен зудением - но «Валентайны» уже всполошились. Следом подал тревожный скрип бронетранспортерчик. Этот практически голый, ничем не защищенный (противопульная броня), беспомощный подросток, заскулил, подобно ребенку. А Призрак уже заворочался в чаще. Неизвестной была его цель (скорее всего, какая-нибудь тыловая колонна). Неведомая сила внутри его только-только начала шевелиться, но обреченные машины всполошились, и подбадривали друг друга - в вибрации «иностранцев» чувствовались неуверенность и робкая дрожь. Иван Иваныч завертелся, определяя направление вздохов и смрада - и определив, бросился к «тридцатьчетверке». Танк, как и его хозяин, всем существом своим, чувствуя монстра, напрягся. Скользкий от тщательной смазки, орудийный затвор был готов к действию, оптику сержант тщательно протер еще заранее (что-что, но свое дело гвардеец знал), одного рывка хватило троице, чтобы проскользнуть в машину, где все - от запасных «выстрелов» до огнетушителя и проводов ТПУ - оказывалось под рукой. Люк механика-водителя был распахнут. Федотов встретился со знаменитым Ванькиным взглядом, который так шокировал и начальство, и немцев.