Семен Скляренко - Святослав

Пытался Микула расспросить кое у кого на торге и о дочери, но какова она собой, как попала в Киев, где работала, толком объяснить не мог.

– Была у меня дочь, – говорил он, – молодая, кареглазая, взяла ее княгиня, а куда – не ведаю…

Кто и что мог ответить на это отцу, у которого болело сердце по дочери, который видел ее даже во сне такой, какой ушла она из землянки над Днепром?

Так Микула долго и тщетно пытался что-нибудь узнать о Малуше на Подоле, и вдруг какой-то подолянин-седельник сказал ему:

– А почему бы тебе, человече, не сходить на Гору самому? Микула поднял глаза.

– Да разве туда пустят?

– Почему не пустить? Лишь бы по делу:… Хочешь – пойдем со мной. Надо мне снести воеводе седла. Если поможешь, пойдем.

Микула охотно согласился помочь, взвалил одно седло на шею, два взял под мышки и двинулся вслед за седельником, который тащил на спине несколько седел.

Так они и поднялись на Гору. Микула боязливо прошел следом за седельником через ворота и очутился на большом дворе, где стояли княжьи терема да хоромы бояр и воевод. Позднее, когда Микула старался припомнить, что он видел на Горе, все путалось у него в голове: обливаясь потом, шел он мимо каких-то теремов, хором; в одном месте Микула приметил Перуна с золотыми глазами, серебряными усами – перед ним горел огонь… Все это напоминало Микуле дивный сон, и он не знал, где кончался сон и начиналась явь.

Хорошо запомнилось только одно: когда они отнесли седла во двор какого-то воеводы и Микула остался один, он отступил в сторону, чтобы не попасть в людской поток, прошел через сад и: очутился у городской стены.

В этом уголке княжьего двора было безлюдно и тихо, У самой стены стояли старые груши, на их ветках – ульи. Микула даже испугался: на ульях были такие же знаки, какие он когда-то видел в лесу.

Присев под одной из груш, он вспомнил ту далекую ночь, когда острым топором стесывал знаки с деревьев – только щепки летели на залитую лунным светом траву.

А теперь он в Киеве, на Горе, и опять над ним знаки, а скоро, может быть, завтра, он пойдет с князем против ромеев, и этот знак-знамено будет развеваться над ним…

«Что же случилось? – думал он. – Чей я теперь и какое зна-мено мое?»

В это время на тропинке вблизи стены послышались шаги. Микула вскочил и увидел, что к нему приближается женщина, еще молодая, красивая, в светлом платне, со связкой ключей в руке.

Заметив Микулу, женщина остановилась – она, видно, не ждала, что кого-нибудь здесь встретит, и очень удивилась, но взгляд ее был ласков, на губах играла улыбка.

Микула низко поклонился женщине, а она приветливо кивнула головой.

И тогда, обрадовавшись, что ему встретилась хоть эта женщина, Микула подошел ближе и сказал:

– Дозволь мне, жено, спросить. Была у меня дочь… Малу-ша. Давно когда-то взяла ее к себе княгиня Ольга. Вот я и зашел сюда ее поискать.

Женщина вздрогнула – верно, не ждала, что этот человек подойдет к ней, да еще и заговорит, – даже ключи зазвенели в ее руке.

«А может, – подумал Микула, – она княжьего роду? Защити меня копьем своим, Перун, помоги спуститься с Горы на землю!»

Женщина смотрела на Микулу, и теперь он увидел, что глаза у нее не такие добрые, как ему показалось сначала, не таким красивым было и ее сердитое лицо.

– А ты почему тут очутился, на Горе? – спросила женщина.

– В Киев пришел и сюда, на Гору, попал потому, что иду на брань, за Русь и земли, – бормотал бессвязно Микула.

Тогда женщина вздохнула с каким-то, казалось, облегчением, поглядела на драную сорочку Микулы, на его лапти и почему-то улыбнулась.

– Знала я Малушу, – промолвила она, – встречались когда-то. Рабыней она была на дворе у княгини Ольги.

– Точно, – согласился Микула и засмеялся. – Я – холоп, дочка – рабыня, такие мы все, робьи люди… А жива ли она?

– Дочь твоя Малуша жива, – ответила женщина.

– Слава Перуну! – вырвалось у Микулы. – Где же она?

– Жива, – продолжала женщина, – только живет не в Киеве. Она работала на Горе, да не справлялась, вот княгиня и отослала ее в свое село…

– Добро! – промолвил Микула. – Малуше, пожалуй, лучше в веси, нежели здесь, на Горе. Теперь мне больше ничего и не нужно. Лишь бы Малуша была жива и здорова. А если вернусь с войны, то разыщу ее, отвезу в свое село, к Висте. Скажи, кого благодарить мне, что узнал всю правду о Малуше, и как тебя величать?

– Пракседа я, ключница княжьих теремов.

– Хвала Перуну, что он свел меня с такой высокою женою! Спасибо тебе, Пракседа, за все и за Малушу!…

Микула хотел, видимо, еще что-то сказать, но не успел и сошел с тропинки.

– Это наш княжич Владимир меня ищет, – промолвила Пракседа. – Княжич, а княжич? Я тут! – крикнула она.

По тропинке быстро шел юноша в белом платне, подпоясанный золотистым шнуром.

– Пракседа! – крикнул он. – Я хочу пойти на городницы. По Днепру лодии из Новгорода плывут…

Но, увидя, что Пракседа стоит не одна, он умолк и, убавив шаг, подошел к ним.

Микула стоял и смотрел на княжича. Так вот какой Владимир, сын князя Святослава! Здоровый юноша, с добрым лицом, ласковым взглядом…

– Кланяюсь тебе, княжич! – тихо промолвил Микула.

Но почему, взглянув в глаза Владимира-княжича, Микула вздрогнул? Ему показалось, что он давным-давно видел эти глаза, смотрел в них, знает…

Но это длилось одно лишь мгновение – Микула никогда и нигде не мог видеть княжича Владимира.

«Гляди, какие добрые глаза у князей!» – только и подумал Микула.

Пракседе же показалось, что и княжич Владимир слишком внимательно поглядел на холопа Микулу, сделал даже почему-то шаг вперед. Но опять это длилось лишь мгновение, княжич снова повернулся к Пракседе.

– Я пойду на стену, – сказал он.

– Ступай, княжич, ступай, – ответила Пракседа.

И Владимир, направившись к стене, медленно стал подниматься на городницу. Микула долго смотрел ему вслед. Вокруг него летали и гудели пчелы.

Вечером Микула рассказывал Мутору:

– Ну, теперь я все разузнал. Добрыня уехал по велению князя собирать воинов, дочь моя, Малуша, была на Горе, а сейчас работает у княгини в селе. Все теперь знаю, хвала Перуну… А что не повидались, то успеем в другой раз, после брани. Время терпит…

– А теперь, наверно, скоро будете выступать? – спросил Мутор. – Ждали, слышал я, новгородцев и воинов верхних земель. А ныне приплыли по Днепру и новгородцы, и чудь, и весь – разные земли. Ты погляди только, Микула, что творится на Почайне и Днепре!

– И верно, – согласился Микула, поглядывая на Почайну и Днепр, где стояли сотни лодий с диковинной резьбой и цветными ветрилами. – Немало, как вижу я, прибыло, велика наша Русь. Теперь и впрямь скоро двинемся. Спасибо тебе, брат мой, что пригрел в своей корчийнице! Когда-нибудь еще встретимся, поговорим…