Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

– Они еще там или ушли? – спросил Кулсубай.

– Понесли мальчишку домой…

– Может, пугнем их и отберем самородок?

– Держи карман шире!.. Он не один там, с ним какие-то мужики из аула…

Кулсубай сломал смородиновую ветку и начал нервно и быстро ощипывать с нее листья.

– Если кусок во рту, его уже не вырвешь, – пусть тот, кто его схватил, и глотает!.. Но ведь там, где мальчишка нашел этот кусок, может, и другой лежит, а?.. Где нашлась одна овечка, там и все стадо должно быть!..

– Мальчишка, видать, без памяти, а старик слова не скажет – сам напугался до смерти и других перепугает на год вперед!

– По-хорошему надо, не как ты…

– Не как я, не как я! Чего ты ко мне привязался? Может, ты у нас и видишь сквозь тряпку, как курэзэ, а у меня пока что с глазами все так, как у людей!

– Ладно, Нигмат, что зря ссориться! Все одно теперь дело пропащее… – Кулсубай вздохнул. – Жрать хочу, сил нет. У отца твоего, небось, мясо-то припрятано?

– Мне теперь туда лучше и носа не совать. Если Хайретдинов щенок скажет, что я его прибил…

– Да кто об этом подумает! А если подумает, золото ведь нашел не старик, а мальчишка? Ну, значит, и досталось ему от албасты, а ты тут ни при чем! Если кто спросит, так и говори – я не я и вина не моя… Понял? То-то! Почему бы хозяину горы не походить денек-другой в твоей шкуре, а?

– Ну, раз так!.. – Нигматулла с удовольствием рассмеялся.

В лесу становилось светлее от луны, поднимавшейся над верхушками сосен, поляны будто затянул голубоватый туман. Плыл меж стволов призрачный дым, как кружево, просвечивали ветки над головой, засветилась в лесных сумерках береза, случайно оказавшаяся рядом с черными елями. Они задевали ветки, сыпались сверху капли росы, вспыхивали светляками и гасли, но Нигматулла и Кулсубай ничего не замечали, голод гнал их вперед, на запах дыма и жилья, где они могли чем-нибудь поживиться…

На краю деревни они наткнулись на крупного барана, спавшего в тени ивового частокола. Должно быть, он заблудился и лег там, где застала его ночь. Издали он походил на серый, чуть светивший в темноте большой круглый валун.

– Только тихо, не всполоши всю деревню, – предупредил Кулсубай. – Заходи с другой стороны…

Они подкрались к барану, и не успел тот вскочить на ноги, как они зажали его, и Нигматулла быстро выхватил из кармана нож. Баран испуганно проблеял, но тут же захлебнулся кровью. Они навалились на него и держали до тех пор, пока он не перестал дергаться и не обмяк.

– Теперь живо! – скомандовал Нигматулла. – Берись за задние ноги и подальше отсюда!..

– Не бойся, хозяин барана спит – может, пятый сон видит… Разве что от запаха мяса проснется!

Они снова углубились в лес и краем опушки вышли к речке. Красавица Кэжэн тихо всплескивала в своих берегах, играла лунными бликами.

Связав барану ноги ремнем и повесив его на сук дерева, Нигматулла стал свежевать его, ловкими и рассчитанными движениями отделял шкуру.

– Разводи костер! – приказал он Кулсубаю. – Поищи ямку поглубже…

Они отделили заднюю часть освежеванного барана, остальное мясо завернули в шкуру, уложили его на дно ямы, забросали землей и развели на ней большой огонь.

Кулсубай, глотавший все время голодную слюну, насадил баранью голову на две заостренные палки и начал поджаривать ее над костром. Запахло паленой шерстью, в огонь, шипя, падали капли жира. Прикрывая от жара лицо локтем, Кулсубай отрезал кусок недожаренного мяса и жевал – торопливо и жадно.

– Правду отец говорил – краденое мясо всегда вкуснее! – Нигматулла засмеялся, присел к костру. – Хватит прожаривать – в брюхе все переварится…

Он сел, покрякивая от удовольствия, обсасывая косточки, не вытирая стекавший по пальцам жир. Мясо попахивало едким дымком.

– Алла, как хорошо, что ты послал нам молодого, а не старого барашка!.. – насмешливо поднял глаза к небу Нигматулла.

Наевшись, они долго лежали в ленивой полудреме, глядя на угасающий костер. Быстро меркли угли, последние искры сверкали в темноте, как красные глаза рыси…

Всю ночь они мерзли, тесно прижимаясь спинами друг к другу, съежившись около куста. Перед рассветом они уже не могли лежать – до того стало холодно, что надо было прыгать на одном месте или бегать, чтобы немного согреться.

– Огонь, что ли, развести, – пробормотал, стуча зубами, Нигматулла, – Скоро льдом покроюсь. Что это нынче лето такое холодное?

– Нельзя, скоро люди поднимутся, – сонно ответил Кулсубай и потянулся.

– Если узнают про барана, нам несдобровать.

– Прямо противно глядеть на то, как ты трясешься! Будто на небе, а не на земле живешь, своих законов не знаешь! На охоте никогда не был?

– Ну, был… При чем тут охота?

– Закон такой, неписаный: убьешь волчат – жди для себя беды. И тут такой: увидел краденое – молчи, а то и с твоей скотиной то же самое будет!

Туман рассеивался долго, поднимаясь от земли полупрозрачными клочьями и медленно всплывая вверх, к вершинам сосен. Внизу, в лощине он растекался голубоватым молоком, из него торчали лишь ветки кустарника, а травы вовсе не было видно.

Раскидали угли потухшего костра, вытащили завернутое в шкуру мясо, но не успели расположиться, отрезать по пресному кусочку, как в глубине леса послышался глухой топот, и бродяги закидали костер ветками, притаились за кустами.

Всадник вынырнул из тумана неожиданно, как из воды, и Кулсубай узнал его раньше, чем Нигматулла.

– Это же твой отец!.. Зови его к костру – пусть будет нашим гостем… Хажигали-агай!

– Молчи! – Нигматулла стиснул руку товарища. – Обойдемся без него… У него свои дела, у нас – свои…

Хажигали, хотя и не видел их за кустами, видимо, понял, что впереди кто-то есть, иначе лошадь не запрядала бы так ушами, не забеспокоилась. Он придержал поводья, вгляделся в глуби ну леса, потрогал свисавшие по обе стороны седла тяжелые мешки и свернул в сторону.

– Хитер, собака! – не то с осуждением, не то с восхищением сказал Нигматулла. – Мне вчера врал, что дранки поедет рубить, а сам какие-то мешки везет…

– Мало ты знаешь своего отца! – Кулсубай загадочно усмехнулся. – У него особый нюх на то, что плохо лежит… А уж если кому вздумает мстить, то берегись! Корову последнюю уведет со двора, зарежет, не пожалеет… А вот зачем ты пошел по его дорожке, скажи на милость!

– Говоришь так, будто сам святой. – Нигматулла злорадно расхохотался. – Смешно тебя слушать!.. Пожалел волк кобылу – оставил хвост да гриву!..

– Мне уж деваться теперь некуда, а ты молодой и здоровый! – Лицо Кулсубая было задумчиво и серьезно. – Во мне это как зараза!.. Я в твои годы не то что украсть, а соврать людям боялся! И вот дожил – ни дома, ни родных и близких, ни черта! Хоть волком вой… Помирать буду – никто воды не даст…