Франтишек Кубка - Избранное

— Во мне есть что-то от Христиана Хальберштадтского. Вообще-то, наш род не такой уж старинный. Дед был крестьянином. Но все, что имею, я сложу к вашим ногам, королева! Дайте мне свою перчатку, чтобы я носил ее на шляпе вместо пера, как и Христиан Хальберштадтский.

Она улыбнулась своей обворожительной улыбкой и подарила ему обе перчатки.

К обеду королева вышла тяжелым шагом, утомленная, с одутловатым лицом. Справа она усадила лорда Грейвена, слева — Иржика.

— Не знаю, что во мне находят молодые мужчины, — сказала она, когда лорд Грейвен целовал ей руку.

Двенадцатое дитя леди Бесси родила уже после нового года. Это действительно был сын, которого нарекли Густавом Адольфом. При крещении его держал на руках лорд Грейвен. Доктор Габервешл сказал, что ребенок будет склонен к эпилепсии. Иржи на крестины не позвали.

Но его позвала роженица, еще не вставшая с постели. Она подставила ему для поцелуя лоб и зашептала:

— Возвращайся ко мне, Ячменек!

— Если и не вернусь, то здесь будет новый Христиан Хальберштадтский, — сказал Иржи.

— Я старая женщина, Ячменек! Я постарела от любви к тебе. Вспоминай обо мне. А Фридриха не пускай туда, где стреляют. Он человек болезненный. Что я буду делать с такой оравой детей? Твоя королева — нищенка…

— Не бойтесь, Фридрих избегает пуль.

— Вернись ко мне, Ячменек, — повторила она и сжала его руки. — Вернись к старой женщине. Густав Адольф скоро умрет…

— Что вы говорите?!

— Я говорю о моем маленьком Густаве Адольфе. — Королева заплакала. — Мне не вернуться ни в Чехию, ни в Пфальц. Все это сон — vita somnium. С богом, Ячменек! Я прощаюсь с тобой здесь. Не то мне пришлось бы при всех броситься тебе на шею. Будем лгать до конца.

Иржик вышел.

На лестнице его ждала Яна. Он поздоровался с ней. Она подняла к нему сердитые глаза.

— Прощались? — прошептала она. — Я с вами прощаться не стану! Я вас знать не желаю! — И убежала.

Он крикнул:

— Почему вы убегаете, Яна?

А потом искал ее по всему серому дому те Вассенар. Зашел к Шимону-садовнику и его жене. Яны не было и там. Спросил о Марженке.

— Ее давно здесь нет. Уехала к проповеднику Гаю нянчить его детей. Она тут и речь родную стала забывать, мы этого не хотели, — объясняла мать.

Иржи так и не нашел Яны.

Прошло еще какое-то время, прежде чем они отправились в путь. Фридрих съездил в Лейден, посидел вместе с лордом Грейвеном в большой университетской аудитории, где Карл Людвиг и Рупрехт сдавали экзамены за полугодие. Фридрих простился с ними. Побывал с Иржи на заседании Генеральных Штатов в Рыцарском доме в Гааге. Поблагодарил Штаты за помощь и охрану, поручил их заботе свою жену и детей. Нанес еще один визит Генри Оранскому, просил принца и его супругу Амелию, чтобы они остались друзьями его рода, если он не вернется из дальнего путешествия, — заверяя их, однако, что заплатит все сполна — и с процентами, когда вступит в Гейдельберг. Принц Генри сообщил ему, что в знак того, что вся Голландия в душе идет с ним, из города его будут сопровождать две тысячи солдат. Фридрих возрадовался, что ему будут устроены истинно королевские проводы.

— Где вы намереваетесь провести первую ночь?

— В Ренене. Этот город всегда был мне дорог воспоминаниями о нашем свадебном путешествии.

— А где предполагаете встретиться с Густавом Адольфом?

— Во Франкфурте скорее всего… — Фридрих не удержался и сообщил: — Густав Адольф не давал согласия на поход саксонцев в Чехию.

Генри усмехнулся:

— И Ришелье, быть может, не согласен с его походом на Рейн… И боги могут ошибаться!

— Ma chère reine [97] Любезная государыня (фр.) . , — назвал Фридрих госпожу Амелию, когда на прощанье целовал ее руку.

Толстая и румяная дочь пфальцских Зольмсов вспыхнула от удовольствия.

Все притворялись. Все что-то играли.

Theatrum Europaeum [98] Европейский театр (лат.) . был куда более безумным, чем пьесы Шекспира или Бена Джонсона {190} 190 Джонсон Бенджамин (1573—1637) — английский драматург-гуманист. .

Фридрих снова вышел на подмостки. В сердце его гнездился страх, но на его осунувшемся лице застыла гордая усмешка. Он превозмог свою меланхолию.

Елизавета не встала с постели, когда Фридрих рано утром оставлял дом те Вассенар.

Все дети, жившие в Гааге, собрались у ее ложа: Елизавета, Мориц, Луиза, Эдуард, Генриетта и Софья. Принесли и новорожденного Густава Адольфа. Фридрих при прощании разрыдался. Он благословлял одного ребенка за другим, старших наставлял быть послушными воле божьей и матери, младших целовал. Лишь десятилетнюю Луизу холодно погладил по светлым волосам. Король прощался так, будто шел на смерть, хотя знал, что везде и всюду останется далеко от выстрелов и сверкающих клинков. Ни панциря, ни шлема он с собой не брал. Уезжал, не опоясанный оружием, как свой собственный посол. В шубе, в парчовом камзоле, французских брыжах, в сапогах без шпор.

На улице между тем построились даже не две тысячи, а две тысячи пятьсот нидерландских солдат. Музыканты играли марш. Перед входом стояли готовые коляски и повозки, крытые парусиной. На них слуги грузили гардероб Фридриха, походный письменный стол, посуду и приборы, сумку с картами Пфальца, Гессена и Баварии, Франконии и порейнских земель, портрет королевы и портрет вдовствующей пфальцграфини Юлианы.

Впереди королевской кареты и позади нее построились кавалеристы лорда Грейвена. Когда никем не приветствуемый Фридрих вышел из ворот, он не сел в карету, а вскочил на коня. Иржи ехал на лошади, которую перед поездкой к Густаву Адольфу ему подарила королева.

Из окон выглядывали дети, но королевы среди них не было. Иржи увидел в окне бледную Яну.

Полковник прокричал команду, и колонна двинулась. Впереди лорд Грейвен со своими кавалеристами, за ними король, а в пяти шагах от него — Иржи. Дальше полковник верхом на коне вел две с половиной тысячи верзил, — голландцев, которые маршировали под грохот итальянского барабана. На утреннем ветру развевались оранские и пфальцские штандарты. Снежная пороша таяла под подошвами пеших, под копытами коней и колесами тяжелых повозок. Множество любопытных сбежалось на улицу Кнеутердийк. Но никто не кричал приветствий и не снимал шляп. Представителей Генеральных Штатов и членов Оранского двора среди собравшихся не было. Не было никого и из членов магистрата города Гааги в мантиях и с цепями.

Король Фридрих уезжал — хотя это ему и было не по душе — как солдат.

За восточными воротами города Фридрих устроил смотр голландцам и кавалеристам лорда Грейвена. Голландцы под барабанный бой вернулись в город. Кавалеристы окружили коляску короля. Фридрих сел в нее, прикрыл глаза и смахнул перчаткой слезу.