Франтишек Кубка - Избранное

— Отправляйтесь и вершите суд на местах! Карайте! Око за око! Я даю вам полномочия.

Иржи выехал с господином Енсеном, профосом из Брандыса.

В Чешском Броде они нашли развалины вместо города. Голодные псы бродили среди руин.

В Коуржиме сгорели оба предместья, их подожгли императорские солдаты при отступлении. В Колине шведские ландскнехты торговали на рынке скотом из сожженных деревень. Профос Енсен по законам военного времени распорядился судить и повесил гессенского капитана, устроившего эту распродажу. В Чаславе до смерти был запорот фельдфебель, который увез и сбыл еврейским торговцам кожу из дубильни у пруда, а саму дубильню подпалил. В Нимбурке эскадрон кассельских рейтар выгнал всех жителей из домов и сам разместился в них. Весь скот и домашнюю птицу они побили. Насиловали женщин. Убили бургомистра и пятерых членов магистра, посмевших жаловаться полковнику на бесчинства солдатни, ссылаясь на манифест Банера. Полковник Шварцшильд был закован в кандалы и отправлен профосом в Мельник, где был заточен в подземелье. Пардубице подожгли отступающие императорские войска, и сразу же после этого они были разграблены померанским полком. Командир полка голландец Ян Горстен пропил золотые цепи, собственность магистрата. Профос отнял у него патент на офицерское звание. Высоке Мыто было обложено контрибуцией, которую присвоил себе обер-лейтенант Ленартсон. Пьяного коменданта Иржик и профос допросили. Из четырех тысяч талеров, полученных им в виде отступных, у него еще оставалось девятьсот. Его тоже отвезли в Мельник, но по приказу Банера выпустили и отправили в Швецию для дальнейшего расследования. Это был старый вояка, один из тех, кто в Лютцене штурмовал домик мельника.

Мезилеси, Слатиняны, Грохув, Тынец, Росице и Хрудим были разграблены дважды и дважды подожжены — сперва императорскими солдатами, затем шведами. В Хрудиме на площади был повешен лейтенант Бартон, англичанин, в прошлом карманный вор, а потом доброволец в полку Гамильтона. Он изнасиловал и убил восьмилетнюю девочку.

В Градце Кралове шведы разрушили и спалили полгорода. Комендантом разрушенного Градца был потом полковник Чабелицкий, который занял также Быджов и тоже сжег его. Эмигрант Вацлав из Сухой, вернувшись из Саксонии в Копидлно, опустошал деревни и, словно бешеный пес, кидался на крестьян, которые не хотели признавать его. Профос бросил его в подвал валленштейновского замка в Ичине — набираться ума-разума. Мудро правил в Милчевеси другой эмигрант, Боржек Догальский из Догалиц, который сумел вернуть подданных в лоно старой религии ласковым словом. К пану Зденеку из Годиц в Опочно заезжать не стали — на него жалоб не поступало. Да и беседовать с мужем овдовевшей пани Кинской Иржику не хотелось. Годиц вскоре после этого осадил Наход, стремясь завладеть замком и городом. Его отогнали городские мушкетеры. Но Находский край был опустошен и его полком и солдатами императора, которые сюда ринулись из Кладненского края… Иржи проехал вместе с паном Енсеном через Рыхнов-над-Кнежной, Брандыс-над-Орлицей и Литомышль, и повсюду видели одинаковое запустение и горе. В Литомышле была совершенно разграблена центральная часть города. Полковник Лафорж, французский гугенот, оправдывал свои действия упрямством бургомистра, мол, пока его не арестовали, он отказывался договориться об отступном…

И так было повсюду в чешской земле от Лабы до Крконош. И все же лютеране приходили в шведские гарнизоны, желая принять участие в борьбе против императора. А вокруг Табора восстали крестьяне, призывая проклятья на голову Фердинанда, оказавшегося ничуть не лучше своего одноглазого отца, который теперь-то уже поджаривался на адском огне. И все-таки в самой Праге солдаты восстали против Галласа, требуя, чтобы голодающий город сдали королевской армии, как называли шведов. На Шпитале мятежные офицеры были обезглавлены, солдаты повешены. В Младой Болеславе Иржи выпустил из-за решетки на свободу двенадцать молодых женщин, арестованных за шашни с дьяволом. Колдуньи, видите ли, привили скоту чуму. Когда Иржи с профосом отбыли, колдуньи снова были схвачены, а затем сожжены на костре. Солдаты Банера стояли при этом караулом.

Случаи сжигания колдуний были отмечены также в области Табора и Бероуна. Люди привыкли к пожарам, и нередко зрелище огня их радовало. При пожаре города Моста, устроенного по распоряжению самого маршала Банера, потому что магистрат нерасторопно собирал контрибуцию, женщины раздевались донага и со звериным воем бросались в огонь. Глядя на них, рейтары Банера вопили от радости и стреляли в воздух из пистолетов.

На Збирожи крестьяне покинули дома, которые предварительно подожгли, а сами ушли в леса, где подстерегали и императорских и шведских солдат. Нападали на них, убитых грабили, а деньги честно делили между собой.

Деревни горели, обезумевшие люди издалека смотрели на пылающие крыши своих домов и хохотали от ужаса. Они помешались с голода, потому что на деньги невозможно было купить и каравая хлеба.

Банер сидел в ратуше в Литомержицах, куда он перебрался из Брандыса, у ложа своей жены, плакал и кричал, что приказывает ей выздороветь, иначе он сам подожжет город и погибнет вместе с женой в пламени…

Пьяными глазами смотрел он на Иржика и Енсена и смеялся, когда они зачитали ему свою реляцию об увиденном в Чехии.

— Я немецкий король, — невнятно бормотал фельдмаршал. — Так меня называли в Хальберштадте. Моя армия на две трети немецкая. Какое мне дело до Чехии? Что мне до Швеции? Из Стокгольма пишут, что я посылаю мало денег королеве. А мне самому деньги нужны. Моя жена больна! Достаньте мне самые дорогие лекарства за чистое золото. Я за все заплачу?

— Почему вы не берете штурмом Прагу?

— Прагу? В Праге голод. Всюду голод, а я не желаю голодать! Да я ни крейцера не заплачу жалованья своим паршивым канальям! Пусть сами кормятся! Война — это наказание господне. Бог покарал саксонцев, бранденбуржцев и вас! Вы все одинаковы. Чего приставали ко мне, нанимались в мою армию? Хотели, чтоб я привел вас в Чехию. А тут вы разбежались по своим имениям. Сидите там и грабите. Собственных подданных обираете! Если жена умрет, я прикажу сжечь всю Чехию! Император боится меня и хочет мира, а я не уйду из Чехии, пока мне император не заплатит!

— А как же манифест?

— Плевал я на манифест! Почему чехи не восстали? Они против нас! За это я их и караю!

С маршалом невозможно было ни о чем договориться, ни с кем из его штаба невозможно было договориться. Госпожа Банер кашляла кровью. Из Доксан пришли монахи и кадили в ратуше ладаном. Они молились по-латыни и клали больной на грудь образки святых. Маршал не выгнал их и заплатил им золотом.