Франтишек Кубка - Избранное

Два дня королева была вне себя, но затем велела призвать старого пана Будовца и долго расспрашивала его о Турции и турках. Это Иржик поведал ей о сем многоученом и усердном в трудах муже, долгое время прожившем в султанской империи.

Будовец перекатывал в беззубом рту твердые леденцы и рассказывал обо всем, чего насмотрелся в Турции, а самое главное — о честности и высокой нравственности турок, что так выгодно отличает их от других народов. Говорил еще об их храбрости и мудрости, а также о неприятии образов и идолов, сближающих турецкую веру с обновленной протестантской религией Кальвина.

— Турки верят в единого бога, — вещал пан Будовец, — и тем самым стоят выше папистов, которые проповедуют многобожие. Ведь поклонение бесчисленным святым есть не что иное, как возврат к язычеству.

— Сэр, — торжественно провозгласила королева, — я готова припасть к стопам султана, если он пообещает свалить с трона кривого рыжего Фердинанда и разметать в пух и прах его империю. Утверждение, будто его империя вечна, — иезуитские бредни. Она разлагается на наших глазах. Чешская корона уже у нас на голове. Венгрию возьмет Бетлен, а заодно и Штирию с Каринтией. Если Максимилиану Баварскому хватит благоразумия, он получит обе Австрии с Веной. Эльзас отойдет к французам, а из Фландрии Габсбургов вышвырнут Генеральные Штаты. Тогда поглядим, императором чего окажется Фердинанд, этот безземельный владыка! Императором будет Фридрих, король чешский!

Она раскраснелась и сжала кулаки. Потом, улыбнувшись Будовцу, сказала:

— И вы, дорогой друг, станете одним из первых паладинов обновленной империи Карла Великого. Папу мы запрем в замке святого Ангела в Риме, пусть на досуге поразмышляет о делах духовных. Император Фридрих договорится с султаном о восточных границах, как некогда Траян {70} 70 Траян (53—117) — римский император (98—117), расширил границы Римской империи, в частности покорил Дакию. со скифами. Но прежде он поведет с ними рука об руку великую войну…

— Во главе каких войск? — тихо осведомился пан Будовец.

— Carissime baro [10] Дорогой хитрец (ит.) . , я беседовала с господином Мизерони о сокровищах пражской кунсткамеры. Мы распродадим их всем, кто пожелает купить: Дюрера — Нюрнбергу, Кранаха — Иоганну Георгу Саксонскому, Брейгеля — роду Нассау, Рубенса — похотливым английским лордам, статуи — датскому королю, а на вырученные деньги купим еще трех Мансфельдов, а может быть, и испанского Спинолу {71} 71 Спинола (Шпиньола) Амброзио (1571—1630), маркиз, генуэзец по происхождению, полководец на испанской службе, в 1620 г. занял Нижний Пфальц. .

Пан Будовец грустно закивал.

— Я приказала господину Мизерони составить полную опись всего, что есть в кунсткамере. Я продам свои драгоценности. Султан купит мой жемчуг и английских скакунов. Догов продадим Бетлену. Турн снова двинется на Вену, и на этот раз кривому не уйти!

— Я подумал, — сказал Будовец, — о другом одноглазом {72} 72 …о другом одноглазом… — т. е. о Я. Жижке (см. примеч. 49). . Будь он с нами, вам не пришлось бы распродавать кунсткамеру!

— У каждой эпохи свои герои, дорогой друг! Возможно, мой паж — один из них…

Пан Будовец что-то невнятно бормотал. Потом вымолвил:

— Иногда и старики не прочь послушать сказки.

— У нас в Кромержиже, — рассказывал королеве Иржик, — мы катались на коньках по замерзшей реке. А в Хропыни спускались на санках с ледяной горы к пруду. Бегали по морозу без рукавиц. Наверное, потому у меня такие красные руки.

— Твои красные руки мне сразу приглянулись, Ячменек. Еще когда ты в Вальдсасе перевязывал мне колено.

— Вы это помните?

— Разве можно забыть твои изумленные глаза?

— Вы показались мне тогда русалкой. Такой, что висит над прилавком аптекаря у нас в Кромержиже. Прекрасная и зеленоокая дева, только без ног.

Она рассмеялась:

— Ну, а потом ты обнаружил у меня ноги.

— Да.

Они прогуливались по одной из аллей, разбегающихся от углов дворца, построенного в форме звезды. Коней они оставили у ворот на попечение конюшего. Во всем заповедном лесу не было ни души. Пахло весной. Был март, двенадцатое число.

— У нас в Кромержиже, — продолжал Иржик, — весна приходит уже на сретение. Снег, правда, еще лежит, и река Гана в белом наряде, как невеста. Да Гостын, седой и мудрый, не снял еще белую шапку. Матери пекут жаворонков с изюминками вместо глаз, потом идут с детьми в поле и разбрасывают этих жаворонков по меже за спиной у детей. А на обратном пути дети находят птичек и кричат: «Жаворонок весну несет!» То-то радости! Еще на сретение девушки прыгают, кто выше. Чтобы лен таким же высоким вырос. Вот так!

Иржик подпрыгнул.

— И я умею прыгать не хуже этих девушек, — сказала королева. Она сбросила накидку, развела руки и подпрыгнула так, что юбки взвились перевернутой чашей.

— Ты гляди, гляди, Ячменек! Видишь, я вовсе не русалка!

Стиснув Иржику локоть, она предложила:

— Пошли в лес. Интересно, что там поделывают белки.

Пробираясь сквозь заросли, она только смеялась, когда ветви стегали ее по лицу и трепали волосы.

— Расскажи, как выглядит ваш Кромержиж с приходом настоящей весны, такой, как сегодня.

— Снег оседает, лед на реках трескается с пушечным грохотом, звенят ручьи. Ночью выглядывают молодые листочки на липах, буках, березах, на сирени и орешнике. Под золотым сиянием солнца просыхает трава. В тени пахнет фиалками. Распускается белоцветник, голубеют перелески.

— Отыщешь фиалку, будет тебе награда!

Он бросился искать по впадинам, в болотистой низине ручья, в траве под деревянным мостком.

И нашел целых пять.

— Каждому пальцу по одной, — сказала она и сжала стебли в кулаке, — придется поцеловать тебя пять раз. — И подарила ему пять поцелуев — в глаза, в уши и в губы, считая при этом:

— Один, два, три, четыре, пять.

— У вас в Кромержиже так же целуются?

— Не знаю, — ответил Ячменек и убежал искать еще. Пусть не думает, будто он покраснел от ее поцелуев! Это просто кровь приливает к голове оттого, что он склоняется к земле.

— Белка! — закричала королева. — Она подглядывала! — и, поднявшись на цыпочки, захлопала в ладоши, как пастушка на гусей. — Убежала! Ишь, любопытная! Не ходи больше искать! Хватит целоваться! — Бесси снова взяла Иржика под руку. Заметив, что они одного роста, сказала: — Фредерик ниже!

Иржик нахмурился.

— Не буду больше о нем говорить. Ты ревнуешь напрасно, Жорж.

— Почему вы не называете меня Ячменьком?

— Напрасно, Ячменек, он всего лишь король!

— Но вы любите его.

— Я никого не люблю, запомни это!

Он отпустил ее руку. Отбежал подальше и запел жалобным голосом: