Франтишек Кубка - Избранное

Я не знал, для чего меня увозят. Все произошло стремительно. Грохот подъемного моста, веселые голоса рыцарей в странных костюмах, крики ландскнехтов, повозка и четверка лошадей, красный от волнения бургграф, бледный рыцарь, еще более побледневший, Зденек, который заложил руки за спину и насвистывал, чтобы прогнать слезы, а под черешнями стояла Блаженка.

Я подбежал попрощаться с ней, просил помнить наш уговор — что она будет чешской королевой…

Но Блаженка лишь грустно улыбнулась мне, а на глазах у нее выступили слезы, две слезинки — крупные, тяжелые. Как градины… И тихо ушла с поникшей головой, а за моей спиной уже чужеземный рыцарь с громким смехом кричал, где же mon prince Vence… Vences… Venceslav? [174] мой принц Венце… Венцес… Венцеслав? (фр.)

С той поры я так и не видел Блаженку; не знаю и — видит бог — не хочу знать, что с нею сталось. В любом случае это меня опечалило бы…

Король не ждал особенных похвал. Он был тут мужчиной в мужской компании и все же обрадовался, когда рассказ всем понравился. Он даже рассмеялся, когда магистр Витек заметил, что сердце короля чересчур рано трепетно забилось при виде женской красоты.

— Моя ли вина, магистр, что предметом наших бесед ты избрал женщин? Если бы ты нашел другую тему, я, пожалуй, сумел бы доказать, что очень рано узнал и другие удовольствия.

С этими словами король встал и откланялся. Долгое повествование все же утомило его.

Простившись с ним и допив вино, отправились на покой и остальные. За два минувших дня было рассказано шесть историй, но вместо усталости они чувствовали, что в них пробуждаются все новые воспоминания и мысли.

Довольно основательно подготовились они к третьему вечеру, во вторник, когда первым начал пан Бушек. Пожалуй, у них начала складываться традиция, что начинал пан Бушек, а пан Ешек тотчас вслед за ним рассказывал что-нибудь благочестивое. Но священник хорошо умел и слушать, а это тоже искусство.

После ужина, разумеется, далеко не постного, пан из Велгартиц приступил к рассказу.

Перевод Н. Аросьевой.

Рассказ о том, как пан Збынек из Тршебовле насмехался над флорентийским чародеем Скарабео и что ему пришлось из-за этого поневоле пережить.

Как-то мессер Скарабео, чародей флорентийского князя, держал путь из Италии во Францию и по приказу своего господина остановился по дороге при пражском дворе. Случилось это в третий год царствования Карла, король был очень молод и весел. После угощения показал Скарабео королю и архиепископу Арношту свое искусство, которому все дивились.

Например, Скарабео заставил исчезнуть вино из полных кувшинов, и оттуда вылетели голуби. У гостей вдруг полыхнул огонь изо рта, король же схватился за собственное ухо, превратившееся в язык пламени, похожее на огненное сияние, сотворенное Святым Духом над головами апостолов, но пальцы он не обжег. Два пажа поднялись в воздух и стали передвигаться по пиршественному залу в двух стопах над полом. Старый литомержицкий каноник, частый и желанный гость короля благодаря своей учености и рассудительным речам, вдруг громко заплакал и стал звать кормилицу…

Все смеялись и выражали свое восхищение флорентийскому волшебнику, лишь молодой пан Збынек из Тршебовле мрачно ухмылялся, приговаривая, что все это обман зрения и никакое не волшебство, а воплощенная ложь. Флорентиец до поры до времени терпел недоверчивые высказывания красивого молодого рыцаря, но потом приблизился к его креслу и, похлопав по плечу, спросил, не желает ли тот еще сегодня стать королем и не думает ли он, что нынче же его седую голову засыплет снег?

Пан Збынек посмотрел в окно. День был ясный, как родниковая вода, стояла благоуханная, теплая весна. Со стороны крепостного рва, где цвела черемуха, доносилось птичье пение. Пан Збынек встал и произнес:

— Метр, во-первых, сейчас поздняя весна и о снеге не может быть и речи. Во-вторых, я не хочу быть королем, ибо рядом с его королевским величеством, — при этом он глянул на Карла, слушавшего их разговор, — я выглядел бы как нищий перед архиепископом. И потом, я попросил бы вас заниматься своими фокусами и не вмешиваться в судьбы людей.

Скарабео только улыбнулся и сказал:

— Но попробовать вы могли бы, господин! Предлагаю вам небольшую прогулку, — прямо здесь, от вашего кресла к окну.

— Это можно. Это не так далеко. Я утомлен от изобилия королевских яств, да и вино превращается в гири, спускаясь к ногам.

Скарабео взял пана Збынека за руку и повел к окну. Перед ними в бледной голубой дымке лежала Прага. Отсюда они видели реку с ветхим Юдитиным мостом {246} 246 Юдитин мост — древнейший каменный мост через Влтаву в Праге; построен около 1170 г. по приказу чешского князя и короля Владислава II (ум. 1174), назван в честь его жены Юдиты; провалился и был разрушен в 1342 г. . Крыши блестели в полуденном солнце. Купол святого Вавржинца и холмы, тянущиеся за ним до самого горизонта, были подобны зеленым волнам, средь которых высятся серые утесы. Влтава изгибалась в своих берегах, словно тоненькая танцовщица, и звала, манила…

— Идем! — сказал пан Збынек, и глаза его затуманились страстным желанием. Они вышли вместе из пиршественного зала, спустились по лестнице и очутились во дворе. Конюшие подвели им коней. Скарабео ласково улыбнулся пану Збынеку, они пришпорили лошадей и выехали из ворот замка. Потом, приветствуемые народом, который в этот день был весел и беззаботен, они достигли городских стен. За ними, в полях колыхались всходы, словно гладь зеленого пруда. Вдоль дорог цвели черешни, а цветов в траве было как ночью звезд на небе. Пан Збынек был молод и весел, будто юноша, впервые отправляющийся на охоту. Они подъехали к большой, поросшей камышами реке, что текла на север. От изобилия рыбы вода так и сверкала серебром. За равниной поднимались высокие остроконечные горы, и казалось, всадники едут по краю из детской сказки, где растут гигантские грибы, похожие на шутовские колпаки. Солнце заходило, и вершины гор пылали, как раскаленные угли.

Наступил вечер, замолкли птицы. Пала ночь, и в реке отразился месяц. Добравшись до леса, путники переночевали у углежогов; поднялись они с первой росой и первыми птицами, чье пробуждение столь сладостно.

Пан Збынек, со своим улыбающимся провожатым ехал весь второй день, и третий, и четвертый, и все — вдоль реки, не разбирая дороги, лесом и полем, по вереску и песку. Наконец они остановились на берегу моря. Пан Збынек видел море впервые. Но не удивился. Ему казалось, что он просто к нему вернулся. Так близко и приветливо оно было и манило к себе, как недавно, когда стоял он у окна пражского Града, манила его к себе Влтава, родная река.