Франтишек Кубка - Избранное

Потянув себя за бороду, он снова усмехнулся:

— Я правлю землей, которая для иезуитов и их монархов так же загадочна, как Турция. Да ведь и это хорошо! Загадочность страх нагоняет. А что, как с гор моих да со степей припустят стаи волков, да как взвоют, — Дунай кровью вспенится, вытоптанные виноградники двадцать лет не поднимутся! За веру стоять надо. Мечом и словом. Слово, конечно, не всегда держать должно. Так ведь и враги его не держат! Договоры подписывают, а сами хитрят. И мы такие же! Войну не только на поле боя выигрывают. Поедете, граф, с посольством от меня в Стамбул. За все плачу — езжайте, живите, сколько надо. Даров не посылаю. И удальца своего берите. Вспоминайте, глядя на него, бывший пражский двор. Я же понимаю: хоть и на мои деньги едете, но по делам бедного союзника Фридриха! Не спорьте, граф! Я человека насквозь вижу. Но я не в обиде. Преданность превыше всего чту. Предан евангелической вере и народу венгерскому. Да, послал я королевскую корону кривому рыжему Фердинанду. Но свое чело украсил короной ненависти…

Турн поблагодарил за слова доверия, коих не ожидал:

— Время смутное. Турцию терзают собственные распри. Осман Второй, молодой и решительный, был большим другом всех врагов венского антихриста, а теперь кто знает — куда заведет турецкую землю великий визирь Мере-Хюсейн, послушный султанскому гарему.

Князь промолчал. Приказав принести еще кувшин с вином, он встал и, босиком проследовав к двери, крикнул:

— Жужана!

На зов покорно, как служанка, тотчас прибежала его жена, урожденная Каройи, внучка Миклоша Зрини {118} 118 Каройи — старый венгерский феодальный род, сыгравший значительную роль в истории Венгрии. Миклош Зрини (Зрински) (ок. 1508—1566) — бан Хорватии, герой войн с турками, погиб при обороне крепости Сигетвар. , толстая, с равнодушным лицом и черными усиками над верхней губой.

— Пусть подают обед на троих! — приказал князь.

Поклонившись, она поспешила уйти. По-детски тонкие ноги тяжело несли ее тучное тело.

Снова улегшись, Бетлен продолжал рассуждать вслух:

— Чем больше загадок, тем лучше. Не будь сама Турция так загадочна — даром что вдоль и поперек кишит шпионами, коих именуют и послами, и гонцами, и резидентами, — духу б ее в Европе уже не было! Но ее не разгадать ни Вене, ни Парижу, ни Мадриду, ни Лондону. Венецианцы о ней знают чуть больше. Я и сам в Турции достаточно прожил, чтобы изучить тамошние язвы. Назрело время! Янычары бунтуют. Осман проиграл войну с Польшей, которую — захоти я — завтра же поставил бы на колени. И был бы королем польским! Их протестанты зовут меня… Да, так о чем бишь мы? Янычары удавили Османа, нашего друга, а на трон посадили безумца, не способного быть ни другом, ни врагом. Будь короли-христиане умней, от одного удара вся Османская империя рухнула бы как карточный домик. Но они не знают или не хотят об этом знать. Грызутся между собой. Убивают, казнят друг друга. Пусть, зато черная лиса пошлет своего седого генерала к великому визирю и новому султану, и тот зальет их уши сладким ядом: найдется, мол, дело для янычар и за пределами Турции: так, мол, и так, султан, вели своим пашам в Буде и Боснии собираться в поход… Остальное, граф, вам доскажет мой канцлер. От него вы получите все указания. И дары повезете — по векселям получите деньги у греческих купцов в Галате. Как и я, турецкие паши больше всего на свете любят деньги!

Бетлен долго хохотал.

Обедали до сумерек. Княгиня Жужана собственноручно приготовила острый соус, который ее супруг поглощал ложкой. Сама же сесть за стол не посмела и обедала с придворными дамами.

Турн просидел в Брашове целый месяц, пока тимишоарский паша не прислал ему охранную грамоту. Зато дождался он и очередной депеши из Гааги от Камерариуса, вновь ставшего канцлером Фридриха. К депеше было приложено небольшое запечатанное письмо: королева Елизавета писала сэру Томасу Роу, новому послу короля Якова при стамбульской Высокой Порте.

Грустно было Турну покидать Брашов. Ему нравился этот город в долине среди гор, напоминавших родной Инсбрук. Нравилось с высоты замка обозревать крутые крыши домов, прислушиваться к немецкой речи на улицах, внимать проповедям в древнем храме, недавно освобожденном от пышного убранства. Он часто прогуливался по бастионам, где зацветали акации. Хоть и был уголок этот удален от шумного мира, не играли тут цыганские скрипки, не плясали чардаш ландскнехты, но все же тут было веселее, чем в Прешове или Кошицах. Протестантские пасторы по-прежнему величали князя королем Саулом, народным избранником, отступали от обычных библейских выражений и называли Брашов — вслед за Вергилием — городом буколическим. Поистине и был он таков: аромат чистоты, покоя, достатка витал в здешнем воздухе.

Если Турну вид на Брашов напоминал Тироль, Инсбрук, то воображению Иржика рисовался Кромержиж — только горы мешали, заснеженные на южном горизонте даже летом. Мечты уносили его на просторы родной Ганы, туда, куда не довелось вернуться из Праги, потому что его Гана снова принадлежала теперь кардиналу Дитрихштейну. Только в Брашове Иржик почувствовал, что потерял родину. Она осталась лишь в блаженных воспоминаниях.

И вот с единственным человеком из той, прошлой жизни — громогласным, головастым, вечно взъерошенным Турном — он уедет еще дальше от родины, к туркам. Возлюбленная королева никогда не говорила с ним по-чешски, так и не научившись ни одному слову, кроме имени его: «Ячменек!» А Турн и того больше — даже в самим благом расположении духа кличет его по-немецки — «Герштель…».

На сей раз князь принял Турна с Иржиком в тронной зале. Рядом с ними поставил сына княжеского советника, молодого Штефана Корлата, уже трижды побывавшего с посольством в Стамбуле.

Сегодня Бетлен не пил и не шутил. Он вручил Турну послание Высокой Порте, где рекомендовал его как человека наидостойнейшего, ближайшего своего друга, словам которого следует верить, как если бы они исходили из уст самого князя. Но и графу вменялось принимать на веру все, что от имени султана объявит ему Высокая Порта.

Князь напутствовал:

— Не знаю, граф, что еще добавить к моим напутствиям, переданным вам моими советниками и генералами. С молодым бароном Корлатом живите согласно, он послужит вам толмачом в Стамбуле. И да направит всевышний стопы ваши по праведному пути!

Все трое поклонились князю до земли. Рук им жать Бетлен не стал, чтобы не нарушать торжественности момента.

Едва за полночь отправились в дорогу. Взяли двух конюших да охрану — трех вооруженных слуг в касках — брашовских сасов {119} 119 Брашовские сасы — потомки немцев (саксонцев), переселившихся в XII в. в Трансильванию по приглашению венгерского короля. , знавших по-турецки. Турн спешил, и потому уже во втором часу посольство выехало за ворота Брашова и поскакало полями, лугами, потом лесами.