Франтишек Кубка - Избранное

По старинной дороге, построенной еще рабами римских легионеров, крутыми склонами они въехали в горы. Справа высились заснеженные скалы, слева зияла пропасть, на дне которой бурлил и пенился горный поток.

Дорога была пустынна. До самой вершины, откуда начинался спуск в южную равнину, они не встретили ни души.

Лишь пели птицы, радуясь жаркому августовскому дню, да ветер звенел в верхушках елей, да вороны каркали под низкими, рваными облаками, да стадо оленей перебежало дорогу, раскисшую и размытую частыми дождями.

Вскоре показались черные срубы, возле которых гайдуки {120} 120 Гайдуки — здесь: венгерские пехотинцы. толковали о чем-то с дровосеками. Вдали стучали топоры, со стоном падал вековой дуб. Дымили костры углежогов.

За поворотом их остановили вооруженные рейтары: куда направляются иноземцы? Уж не купцы ли они, не в Валахию ли едут, где ждут их подводы с товаром? Барон Корлат предъявил охранную грамоту с подписью султана — тугрой. При виде священного знака рейтары замахали руками, пропуская путников в Валахию.

В тот день четырнадцать часов провели они в седле, миновав еще много поворотов, переехав не один пенистый поток, прежде чем выбрались из лесов на болотистые луга. Горы остались позади. По эту сторону вид на заснеженные вершины в лучах заходящего солнца был еще прекрасней, чем из Брашова. Казалось, горы увенчаны венком из роз.

Ночевали они в хижине валашского пастуха. У чауша — начальника янычар — остановиться не захотели, хоть и звал. Отговорились тем, что вставать им спозаранку и не след будить хозяина в неурочный час. Это Корлат посоветовал Турну: у чауша лучше не ночевать, иначе никто не знает, доживут ли они до утра. В этом глухом краю янычарам ничего не стоило ограбить и убить даже княжеских послов. Но и в пастушьей хижине ночь прошла беспокойно. В сенях кудахтали куры, петух еще затемно принялся драть горло, плакали дети, где-то блеяли овцы, а дед пастуха все жаловался на кого-то во сне. В каморке этой без окон, без трубы стоял едкий дым. Спавшие постанывали от жары и духоты. Куда лучше спалось слугам и конюшим, расположившимся под открытым небом.

В три часа ночи Турн приказал седлать лошадей. Чауш дал им двух янычар — кратчайшим путем сопроводить по валашскому княжеству к переправе через Дунай.

Каким угодно можно было назвать этот путь, только не кратчайшим! Они тащились за проводниками мимо невспаханных полей, сожженных деревень, где чудом уцелевшие дома зияли страшной пустотой. Дважды прошли здесь полчища султана Османа II: сначала к Днестру на поляков, потом тем же путем возвращались восвояси.

Проводники спешили в места, где не ступало турецкое войско. Где богатые земли, ласкающие глаз изобилием, напомнили Иржику родную Гану. Дорога вела вдоль полей кукурузы и ржи, где как раз собирался урожай. Женщины в пестрых платках задорно окликали всадников. То и дело встречались высокие телеги, груженные снопами, рядками шагали жнецы с поблескивавшими на солнце серпами. Под вечер на деревенских площадях играли цыгане, приглашая поплясать.

Янычары не замедлили показать иноземцам, какая власть дана им на этой земле. Размахивая плетками, гонялись они за крестьянами по полю, с гиканьем раскидывали аккуратно сложенные снопы, бесстыдно трогали девичьи груди, заставляли крестьян тащить им вино, хлеб, мед. Опорожненные крынки и кувшины тут же били, кулаком метили каждого, кто подвернется под руку.

Вторую ночь спали все под открытым небом. Шатра не ставили — так приветен был теплый, благовонный воздух. Им казалось, что лежат они на поду огромной печи, сводом которой служит густо усыпанное звездами небо. Поставили стражу, видя, что и янычары бдят, сменяя друг друга. Так и караулили проводники гостей, а гости, выходило, сторожили проводников.

На третий день янычары повернули назад, сдав их на руки троице новых проводников, галопом прискакавших невесть откуда. Беспрестанно кланяясь, они именовали послов трансильванского князя «агами» и «пашами». Кроме этих слов, понять ничего было нельзя, хотя говорили они много, всё прикладывая руку к сердцу, губам, лбу. Может, были это арнауты или курды, не умевшие или не желавшие говорить по-турецки.

Какой-то невидимый и сильный властелин направлял княжеских послов, не давая им сбиться с пути, сменяя стражу и следя за каждым их шагом.

Новые янычары повели их глухими тропами. Густо сплетались ветви кустарников. Провожатые гарцевали в некотором отдалении, порой их темные фигуры пропадали за горизонтом, точно уходили под воду, а затем выныривали вновь. По солнцу путники определили, что вместо юга их вели на юго-запад. Кое-где в селах тянулись к небу, выцветшему от зноя, стройные минареты. Несколько рек текущих на юг, они перешли вброд.

Посольство разбило шатер в чистом поле — теперь он был необходим, чтобы уберечься от туч комарья и поденок. И эта ночь выдалась звездной, прохладной.

Проснувшись, они увидели стадо черных буйволов, жутко сверкавших бельмами грустных глаз. Голый до пояса мальчишка с прутиком в руке объезжал стадо на ослике.

Все чаще на пути встречались дубовые и буковые рощи. Влага все больше чувствовалась в воздухе, земля прогибалась под копытами лошадей. На южном горизонте вилась зеленая лента ивняка. Потянуло болотом, гнилью. Путники поняли, что впереди большая река. С приближением всадников всполошились утки, цапли, аисты. Ивы зазвенели птичьим гомоном.

Они стояли на берегу широкой реки. Темно-зеленые воды ее были тихи. Перед ними лежал Дунай.

На том берегу лениво желтело на солнышке большое селение с мечетями и минаретами. Выстрелами в воздух и громкими криками янычары стали подзывать паромщика.

Пока по изумрудной глади неслышно шел паром, янычары подставляли ладони, требуя бакшиш. Немного поторговавшись, Корлат отсчитал им пиастры — половину запрошенного.

Раскаленные улочки селения полнились оборванными детьми, орущими ослами и арбузами — снаружи темно-зелеными, как дунайские воды, внутри кроваво-красными. Путникам встретились первые турецкие женщины — в черной чадре, вскидывающие лукавые, полные любопытства глаза. Но не остановились они ни на пустынной по такой жаре площади, ни в мейхане, ни в караван-сарае: еще на том берегу янычары предупредили, что совсем недавно тут буйствовала чума. Галопом пронеслись всадники по узким улицам.

Наконец они оказались в краю, где говорили на языке, созвучном Иржикову — в стране христиан-болгар. Никто не останавливал их. Не видно было янычар. Попутные деревни были разорены, изголодавшиеся, их жители ютились в глиняных хижинах, крытых соломой. Труб на крышах не было — дым из очага валил прямо через дверь. Виноградники, где вызревали огромные гроздья, сравнимые разве что с ханаанскими, заросли сорняками. Лоскутные поля за гумном были кое-как скошены, а дальше лежала под паром бескрайняя черная земля. Непонятно было, кто вспахивал поля, кто засевал их, кто сажал на огородах арбузы и подвязывал виноградные гроздья. Унылое это было зрелище — дивная, плодородная земля, брошенная хозяевами. Тоска сжимала сердце.