Василий Кукушкин - Избранное

Узнав про тревогу Вари, Федоров вызвался занять продукты. Хозяина он не застал, надумал сбегать в буфет на вокзал купить холодных закусок и неожиданно наткнулся в сенях на охотничий «трофей» Игнатьева — беляка фунтов на семь.

— Пируем, — сказал Федоров, швырнув на кухонный стол белоснежного зайца.

— Купил у хозяина? — спросила Варя. — Вот не подозревала, что он охотник.

— Бефстроганов отличный получится, — уклончиво ответил Федоров.

Скоро приятный запах жаркого проник в комнату.

— Вкусно, по запаху слышу — на сковородке баранина, — потянул носом Александр Михайлович. — Накормите?

— Досыта, досыта, на славу хозяйка накормит, — пообещал Федоров, пряча плутоватые глаза.

За ужином все нахваливали жаркое, дружно протягивали тарелки за добавкой.

После чая с вкусными лимонными корочками начались сборы к отъезду в Петербург. Ольга и курсистка уединились в спальне, чтобы надеть пояса с динамитом. Александр Михайлович уезжал поездом раньше. Капсюли гремучей ртути он положил в патронташ, оделся и вышел в сени.

Чертыхаясь, Александр Михайлович что-то искал.

Услышав шум, вышла Варя, следом Федоров.

— Пропало что? — спросила Варя.

— Заяц!

— Убежал, — посмеивался Федоров, — зайцы великие притворщики.

— Не морочь голову, зайца утром охотник Линкола подстрелил, — сердился Александр Михайлович, — я на хутор специально заезжал. Заяц — моя охранная грамота. Охотничий трофей вызывает улыбку у пограничных стражей, служит охраняющим талисманом. И куда бедняга делся, хорошо помню — клал на табуретку.

— Съели, — признался Федоров, понимая, как он опрометчиво поступил.

Варя накинулась на Федорова:

— Мальчишка, на зайчатину потянуло, набили бы свои голодные утробы картошкой.

Федоров сник, он не ожидал, что дружеский розыгрыш будет иметь такой печальный конец.

Александру Михайловичу стало жаль человека. Федоров очень уж переживал.

— Не стоит ссориться, бывает, охотники возвращаются без добычи, — примиряюще сказал он, — а заяц был чертовски вкусный.

В дверях показалась Ольга, в меховом жакете она казалась располневшей, но в меру. В ее глазах Александр Михайлович прочитал просьбу: «Поедем в Петербург на одном поезде».

Александр Михайлович готов был сказать: «Едем», но рука невольно ощупала патронташ с гремучей ртутью.

— На барышень меньше обращают внимание на границе, — сказал он. — Со мной ехать опасно.

На дворе Александр Михайлович бросил взгляд на дачу — Ольга стояла у окна, грустная. Приветливо махнув рукой, он поспешил к калитке.

От продажи золы Александр Михайлович терпел убытки. Когда зола служила маскировкой — на это можно было пойти. Теперь винтовок и револьверов в Ахи-Ярви поступало меньше, в переброске через границу помогал поправившийся машинист курьерского поезда. Александр Михайлович серьезно задумывался: как избежать убытка, хотя бы в свои укладываться на продаже золы. Можно, конечно, попросить в дирекции казенных финляндских железных дорог льготный тариф. Ведь он ратует за плодородие. Разве это урожай — сам-пять, сам-шесть! Так финский крестьянин никогда свою семью досыта не накормит.

Прошение он подал через Штенберга, родственника по материнской линии. Обстановка же в Петербурге и Ахи-Ярви складывалась так, что поездка к Келломяки, где служил Штенберг, все откладывалась. Когда бы еще состоялась, если бы не случай…

Микко не подал лошадь к поезду. Час был поздний, Александр Михайлович очутился в затруднительном положении. Пешком от Райволы до имения далеко… На соседней платформе стоял последний поезд в Петербург. Раздумывать некогда, он сел без билета, через два перегона сошел. Дом Штенберга, начальника станции Келломяки, был погружен в сон, только в кабинете блеклый свет.

Александр Михайлович тихо постучал в окно. Впустил его в дом сам Штенберг. Несмотря на поздний час, он был в мундире.

— Какому ветру кланяться? — приветливо встретил он Игнатьева. — Из имения?

Поздний гость был налегке, без саквояжа. Перехватив недоуменный взгляд Штенберга, Александр Михайлович честно признался:

— Я не собирался в Келломяки, загостился у приятеля в Териоках, а Микко не подал лошадь к поезду.

— Разбаловал разбойника, неделю бы я терпел, на вторую выгнал бы твоего слугу, — сердито сказал Штенберг и пошел впереди, освещая коридор. — Мои спят, а я бодрствую; из столицы только что получил важный циркуляр.

Поставив лампу на стол, он открыл бархатную папку и с гордостью прочитал:

— «Дополнение к мерам по пути следования поезда с особами августейшей фамилии…»

Зеленый абажур лампы был низко опущен, полумрак скрыл усмешку на губах Александра Михайловича.

— Смутное время в России, — Штенберг озабоченно вздохнул.

— И в княжестве Финляндском, — в тон ему сказал Александр Михайлович.

— Университетской пыли, Шура, ты здорово поднабрался, — сказал Штенберг и замялся — после прошлогодних январских событий у Зимнего дворца он и сам не испытывал былого благоговения перед царем.

— Пыль-то пыль, — согласился Александр Михайлович и, горько качнув головой, продолжал возмущенно: — Эта пыль не дает мне права закрыть глаза на то, что происходит вокруг. Зачеркивается и то куцее, что было даровано людям в манифесте 17 октября. В Лисьем Носу палач устал выбивать табуретку из-под ног беспокойных, неугодных августейшему и его камарилье.

— Выпей кофе, — предложил Штенберг, прекращая опасный разговор. — Горячий, только сварил. Мне еще долго бодрствовать, неспроста прислали пакет с фельдъегерем.

Кофе на ночь пить вредно, долго не уснешь, Александр Михайлович собрался поблагодарить и отказаться и тут заметил на этажерке тарелку с белым хлебом и ветчиной. Он вдруг почувствовал мучительный голод — сбежал из дома еще до завтрака, днем не было свободной минуты даже заскочить в лавку и купить колбасы.

— От кофе и бутерброда не откажусь! — сказал он.

Придвинув к дивану низкий столик, Штенберг налил кофе, поставил хлеб, ветчину и, что-то вспомнив, сказал:

— Незадолго до своей смерти на этом же месте сидела Аделаида Федоровна. Как она печалилась, что ты наотрез отказался поступать в Пажеский корпус…

— Мать прочила в свиту его величества, а я выбрал иную дорогу и не раскаиваюсь, — сказал Александр Михайлович и переменил разговор: — Есть просьба, ты в коротких отношениях со своей дирекцией. На бойне у отца завалы отличнейшего удобрения. Решил всерьез заняться коммерцией, но дорог провоз. Тариф высок, прибыли не остается, чаще с убытком заканчивал продажу последних вагонов золы. Не даст ли дирекция Финляндской дороги льготу? Ответ на прошение еще не получил.