Василий Кукушкин - Избранное

— Он, пожалуй, недели на две позже, — сказал Николай, — Припоминаю, в образцовую и механическую мальчиков набрали, место было лишь в красилке-травилке. В метрике прибавили ему лет, а жизнь-то укоротили.

— Жалость у нас бабья, — Анисимов сжал кулак, — погоревали, повздыхали — и разошлись. Недавно Землегляд мастеровых прутиками назвал. По очереди нас ломают, Фирфаров не первый. А кто следующий? И все безропотно.

Николай слушал рассеянно, оживился, когда Анисимов невзначай упомянул Землегляда.

— Что за человек?

— Познакомлю, — пообещал Анисимов, — вот у кого нашему брату ума набираться.

Анисимов случайно взглянул на чайник, мокрую рубашку в траве и заговорил о Фирфарове.

— Человек на оружейном — прутик, сломают, выбросят, а мы только по углам ропщем, вот чахотка и сгубит человека.

— Солдат тут до тебя умно судил-рядил, — сказал Николай, — на теплое солнце, горный воздух Егорыча отправить, лечить серьезно.

— Не по нашим деньгам тот край, где чахотку лечат, — трезво рассудил Анисимов. — Лучше миром просить генерала перевести Егорыча винтовки принимать в комиссии. И жалованье выше, и воздух не отравленный. А зимой там совсем благодать — дворники дров не жалеют, у офицеров не побалуешь.

— Фирфаров упрямый, звал в инструментальную — не идет, — возразил Николай.

— У солдата, пожалуй, правильная голова, — подумав, согласился Анисимов. — Богачи ездят в Крым, на кислые воды, и там с болезнями расстаются. Вот бы в Крым и отправить беднягу полечиться.

— Кто его отправит? Начальник в травилке — камень, а мастер — редкая сволочь, — сказал Николай. — Чуть что — за ворота…

— Выше постучимся, — предложил Анисимов и свернул на дорожку к заводской конторе. — Не поможет полковник, до генерала дойдем.

Эта решительность до того была не в характере медлительного Анисимова, что Николай растерялся, поотстал.

— Куда торопишься, дров сгоряча бы не наломать, — Николай заговорил с беспокойством. — Боюсь, навредим Фирфарову, он скрывает от начальства болезнь, и еще… Вдруг полковник спросит, кто нас уполномочил?

— Уполномочил кто? — спросил Анисимов. — Я отвечу… совесть нас уполномочила!

Николай повторил за Анисимовым:

— Совесть уполномочила! Правильно рассуждаешь. Пошли к полковнику.

Правитель канцелярии решительно заслонил дверь кабинета.

— Неприсутственный день.

— Ждать присутственного, а мастерового ногами вперед вынесут?

У чиновника сползли на кончик носа очки, он испуганно дернулся в сторону.

Полковника мастеровые застали врасплох. Вид у него был не барственный, китель с регалиями висел на спинке стула, а он сам, в вельветовой куртке, похожий на заштатного приемщика, рассматривал новое кружало. Инспектор артиллерийского ведомства дал ему высокую оценку, начальник образцовой — резко отрицательную. Кто же прав? Генерал просил не медлить с ответом. И вот, когда нужно сосредоточиться, посмели ему мешать. Подняв голову, полковник нахмурился.

— Фирфарова без чувств вынесли из красилки, — заговорил Николай. — Кислоты и лаки человеку здоровье сгубили — чахотка его поедает, требуем отправить в Крым лечиться.

— За счет казны, — вставил Анисимов.

Полковника сейчас раздражало все: и мастеровые, что ворвались в кабинет, и трусливый правитель канцелярии, виновато заглядывающий сюда, и докучливый генерал. На языке вертелось: «В Крым? А почему не в Герберсдорф? Признанный мировой курорт». Но он сдержался, — наверно, депутация. Хочешь не хочешь, а терпеливо выслушай весь этот бред.

— Казна не обеднеет, — настаивал Анисимов.

— Фирфаров не крепостной, знал, на что шел. Если чахоточных и слабых здоровьем мастеровых возить в Крым за счет казны, то завод выгоднее закрыть, — резко ответил полковник. Опомнился, заговорил мягче: — Лечите больного обществом, пустите лист, как делаем иногда мы в офицерском собрании.

Вынув из кителя бумажник, полковник протянул мастеровым пятирублевую бумажку.

— Открою лист, генерал, господа начальники мастерских не откажут, пожертвуют, кто сколько может.

— На бедность? — Николай навалился на стол, Анисимов предупреждающе наступил ему на ногу — не горячись.

— Мы не на паперть шли…

— Нищим подают медяки, — сухо ответил полковник, — жертвую кредитный, сожалею, но собственного монетного двора у меня нет.

«Дешево ценят на оружейном человеческую жизнь», — подумал Николай, не удержался, сказал:

— С листом ли, с шапкой на паперти — одно и то же.

— Не желаете пускать лист жертвователей, дело ваше, — полковник убрал деньги в бумажник. — Не навязываю. Можно Фирфарова с красилки и на пенсию вывести. Поблагодарит ли он ходатаев?

Выбравшись из кабинета, Николай с досады плюнул. Ругал себя за горячность и Анисимов.

— Не получилось, а хуже бы бедняге от наших хлопот не стало. Хитер полковник, под корень срезал.

— На казенном правда и не ночевала, — поддакнул Николай.

— Пока всяк только при своей обиде будет брать лиходея за грудки, любой городовой зачинщику голову отвернет. А попробуй задень какое-нибудь благородие… сомнут, в земле сгноят. Сподручно им нас в одиночку бить. Деда твоего турнули без права поступления, отца — по той же статье. А если бы… — Анисимов распрямил плечи. — Нас, рабочих и мужиков, тьма-тьмущая, их сиятельств благородий — горстка. А вот они правят, сундуки набивают, тех, кто ропщет, сажают в острог, гонят по этапу.

— Кто же нам подскажет, как прутики воедино собрать? — живо спросил Николай.

— Землегляд. Он народник, — сказал Анисимов. — Побольше бы таких было, не посмели бы мастерового и мужика притеснять.

— Народник, — повторил Николай, и ожили смутные воспоминания детства, когда в Петербурге на Екатерининском канале убили царя. Жена начальника завода все траурное на себя напялила, а дед Емельянов разорил копилку, рублевые свечи поставил своему святому — Николаю Чудотворцу, святым Петру и Павлу за то, что бог прибрал царя.

— Послезавтра собираемся в леску за Гагаркой, зайти? — спросил Анисимов.

— За мной-то зачем? — вяло спросил Николай и вдруг оживился: — Ах да, с Землеглядом познакомишь…

Алексей Алексеевич, новый правитель канцелярии, надворный советник, слыл в Сестрорецке либералом. Полковник, видимо, поручил ему «что-то сделать для чахоточного». Спустя неделю, когда Фирфаров еще отлеживался в больнице, Николая неожиданно вызвали в канцелярию.

— Радуйтесь, штраф с Фирфарова снят. — Алексей Алексеевич, постукивая очками по кулаку, продолжал: — Здесь вот деньги на лечение.

— Тридцать рублей смогли выделить.

Вызов в канцелярию, отмена штрафа с Фирфарова и свалившиеся вдруг деньги были для Николая такой неожиданностью, что он растерялся, переминаясь с ноги на ногу, не знал, как поступить. На лечение тридцать рублей мало, а для Фирфарова это деньги большие. Месяц с семьей прокормится.