Василий Кукушкин - Избранное

Помолчав, Андрей спросил:

— До Петербурга докатилось — в образцовой опять произвели сбавку расценок. Правда?

— И в ложевой скостили. — Николай незаметно для себя оживился. — В замочной начальник и мастер жмут на рабочих, выслуживают наградные к рождеству.

Николай хоть и случайно, но сам развил замысел партийного поручения.

— Листовку бы на заводе сочинить, — заговорил Андрей. — Факты хлесткие, царская милость: полиции — прибавки, а рабочим — опять сбавка расценок. Поденщики несемейные одну койку на двоих снимают, на завод ходят в разные смены.

— Толковая листовка встряхнет, растормошит и тех, кто ни во что не вмешивается, — согласился Николай.

Прав Андрей, давно ли зачислили на завод городовых, положили хороший кошт: жалованье, квартирные, казенные дрова и освещение. И вот новое царское повеление о благах полиции.

Самому Андрею не пришло в голову использовать в листовке о царском повелении и прежний указ о создании заводской полиции, а рабочий связал, и удачно.

— Только за квартиру, дрова, керосин и свечи нашим дармоедам положено: надзирателю — шестьсот рублей в год, городовым — полторы сотни на рыло, — разошелся Николай.

— Раз самому тошно, действуй, но запомни: факт в листовке это тебе не притча в евангелии. Все досконально разузнай про сбавку расценок, затем садись и сочиняй.

— Уволь, отыскал сочинителя, письмо в кои веки вымучу, — отказался Николай. — Мне сподручнее в глухую ночь лодку с динамитом провести мимо пограничной стражи, чем листовку написать.

— Листовка — тот же динамит, — уже строже заговорил Андрей, — справишься, высокого слога не требуем, пиши как умеешь.

Дома весь вечер Николай молчал, сопел и хмурился. На вокзале Андрей вроде и убедил: просто написать листовку, а в поезде Николай уже раскаивался — взялся не за свое дело. Не с кем и посоветоваться. Поваляев с месяц в Ижевске, Анисимов в больнице. Надя во всем ему помощница, но какая из нее сочинительница? Требуется не письмо, где все просто: сперва поклоны родне, а затем суть. Выждав, когда в доме все угомонились, он прикрыл холстиной лампу, начал писать.

«Слово к товарищу оружейнику.

Вышла царская милость! Старшему городовому прибавлено жалованья 120 рублей и младшему 90.

Вышла царская милость! На оружейном сбавлены расценки в приборной, образцовой, магазинной, ложевой, замочной… По рублю-два недоберет в неделю рабочий. Сколько в год вынут из кошелька труженика. Сосчитайте…

Вышла царская милость! К рождеству начальники и мастера получат наградные по 200—300 рублей на нос. Отменно они насобачились сбавлять расценки.

Городовые теперь гадают: а не подкинет ли государь император им на бедность земли и собственность, пенсии с мундиром и званием?

Царь не оставит в своих заботах ревностных слуг! За девятое января он еще не расплатился с полицией».

Листовку Николай подписал: «Сестрорецкая организация РСДРП», а подумав, зачеркнул: еще навлечет беду на дружину, почему он сам от себя не может обратиться к товарищам! Взял и поставил подпись: «Ваш брат оружейник».

Переписав начисто печатными буквами листовку, Николай устроил себе постель на диване. Поздно лег, а проснулся в начале шестого. Как раз Надежда Кондратьевна и внесла в комнату самовар. Озабоченное лицо выдало ее.

— Читала, — не таилась она. — С городовыми складно, а со сбавкой расценок — хуже нельзя. Нужно, чтобы проняло, чтобы каждый узнал, насколько его обирают. Припомни, как штабс-капитан Герлах рабочих рассчитывал.

Как же мог Николай такое забыть? В образцовой на отделке спусковой пружины и скобы рабочие поднажали, заработали по 42 рубля. Герлах вызвал их к себе похвалил и говорит: «Тебе, Ванька, двадцать рублей приходится, Ваське двадцать, Акимке двадцать два и от меня 2 рубля за старание». Одним махом ужулил шестьдесят два рубля.

— Цену поставь, — наставляла Надежда Кондратьевна, — сколько платили рабочему до сбавки и сколько — после. На детонаторной втулке мастер форменный грабеж устроил, брат на днях жаловался. На щи без мяса, инструмент и квартиру только и заработает человек, а на что купить штаны, рубаху, обувку? И на черный день что-то надо отложить.

Жаль Николаю портить листовку, — справно, без помарок переписал, но жена дельно советовала, невольно повторил вслух: «На детонаторной втулке мастер форменный грабеж устроил».

— Чай завари покрепче, а я тем временем добавлю и перепишу, — сказал Николай. — Герлаху по гроб не забудут оружейники обсчета. Нет в штабе дружины гектографа, а то размножил бы и по мастерским рассовал.

— И одна листовка кого нужно не обойдет, — успокоила Надежда Кондратьевна.

К вечеру правитель канцелярии бомбой вылетел из кабинета Залюбовского, а вдогонку ему: «Найти листовку, сочинителя, доложить».

Отдышавшись у открытой форточки, правитель канцелярии послал рассыльного за Леонтьевым.

Несколько месяцев ждал этого вызова Леонтьев, наконец-то, наверное, вспомнили в Зимнем. Нетерпение так велико, что он, ополоснув руки, как был в промасленных штанах и куртке, явился в контору.

— Полковник обеспокоен, очень просил, — заискивающе заговорил правитель канцелярии, приглаживая ершистые волосы. — Крамольная листовка ходит в мастерских, царя мерзко хулит, мастеровых подстрекает. Разузнайте, в долгу не останемся.

— К сыскному делу Соцкий приставлен, — возразил Леонтьев, — ему и поручите листовку искать. Осведомителем не был и не буду.

После смены Рябов догнал Николая на дворе, шепнул:

— Шуму твоя листовка наделала, из Петербурга исправник примчался, собирал городовых в караульне, топал ногами, орал, что через строй их нужно прогнать.

— Забавно, — рассмеялся Николай, — городовых — сквозь строй.

Он не чувствовал ног под собой. Одна страничка, а переполох в мастерских наделала. В замочной начальник испугался — велел мастеру платить по старым расценкам.

Сгоряча Николай в душе даже посмеялся над страхами Рябова. «Поостерегись сам, братьям скажи, чтобы действовали поосторожнее, исправник припомнит дружинникам эту листовку», — предупредил он.

Надежда Кондратьевна притушила лампу, закутавшись в шерстяной платок, прилегла: днем на ветру она полоскала белье. Сам больно хмурый вернулся с работы, без интереса похлебал кислых щей, а сковороду салаки отставил. Вышел из-за стола, снял с гвоздя старый тулуп.

— Недалече, к Шатрину, — бросил он на ходу, — потолковать надо, спи, может, и задержусь.

Надежда Кондратьевна обиделась на мужа, а подумав, успокоилась. Тревожно в Сестрорецке, понаехало тайных агентов из Петербурга. По лавкам, трактирам, на рынке они шныряют, ищут пути, по которым в московские дружины поступают винтовки.