Василий Кукушкин - Избранное

— Так-то бы так, — Поваляев откинул одеяло, сел на кровати. — Соскучился я по Сестрорецку. Но крепко ли связана ханжа с полицией? Вдруг это старушечья блажь и враки.

Опешил Николай: не приходило ему в голову, что хозяйка обманывает.

— Скоро отметка в участке, старушенция наша не велела ходить, обещала с приставом все уладить, — только и нашелся он что ответить.

В пятницу пристав обедал у хозяйки. Проводив его до извозчика, она зашла к постояльцам.

— На шесть недель вперед отметку сделал, — сказала она, — только предупредил, чтобы смирно вели себя и церковь посещали, постные дни соблюдали.

Хозяйка нахваливала постояльцев своим знакомым, и теперь им чаще перепадала поденная работа: дрова распилить и расколоть, повалившийся забор поставить, снег с крыши поскидать, вырыть помойную яму.

Попытались они устроиться по специальности. Владелец кузнечно-механической мастерской спросил: «За политику из-под Петербурга выдворили?» Он не указал им на порог, вроде был рад, что нанимает рабочих «с подмоченной репутацией».

— Книжонки не те почитываете — это меня не касается, — предупредил он, — на то царь сыщиков и городовых на жалованье держит. Интересуюсь, на что годны, стоит ли нанимать.

В швейной машинке «Зингер» Николай исправил ножной привод, отладил челночный узел. Поваляев и Анисимов за половину смены полный ящик зубил и молотков наковали.

— Беру, пробу выдержали, — сказал хозяин. — Уговор такой: харчи ваши, спать разрешу в мастерской и деньгами положу по шесть гривен в день.

Кабалу каторжную он предлагал. Отказались. На поденщине все-таки выходило на круг по рублю. Уставали смертельно, больше всех страдал от непривычной работы Поваляев. Дома, скинув ватную куртку, он едва добирался до кровати. Николай был выносливее товарищей, ставил самовар, топил печку, успевал кое-что и по дому сделать, в воскресенье плиту переложил.

Очередная поденка — погрузка в перевалочном амбаре привела Поваляева в ярость:

— Сбегу, оружейника подряжают кули таскать.

— Отыщут, прибавят срок, — заметил будто равнодушно Николай, а ему и самому стала невыносима ссылка. Но он верил — недолго осталось им здесь маяться. Хозяйка все чаще заводит разговор про оскудение веры, недавно костила монахов, что нет среди них подвижников подобно Серафиму Саровскому. Николай тут ей и открыл, что давно не выходит из головы дума о далеком богомолье в Новом Афоне. Можно и товарищей на богоугодное дело подбить.

Месяц уже в ссылке. Через верного человека Андрей прислал записку:

«…коли божья старушка согласится и дальше отмечать в полиции, действуйте. Новгород не Якутск, можно в случае чего на день-два приехать показаться. Дружина в Сестрорецке поредела, много оружейников в Тобольской ссылке, а дела невпроворот…»

— Согласен идти ко гробу господню и даже в Мекку, — заявил Поваляев. Ему смертельно опротивел щемящий душу скулеж хозяйки и унизительная поденщина.

Вчера утром очередь ставить самовар была Николая. Выйдя на кухню, он застал там кухарку. Она весело раздувала угли в самоваре. От нее он узнал, что в Новгород приехала богомольная княгиня.

Неделю извозчик часам к восьми подкатывал к крыльцу коляску. Возвращалась хозяйка затемно, еле волоча ноги от хождений с княгиней по церквам.

После ее отъезда хозяйка трое суток отсыпалась, еду ей носили в постель. Каждое утро кухарка передавала, чтобы Николай не отлучался из дома, томительно проходил день в ожидании, а вызова все не было.

— Пошлем ко всем чертям набожную ведьму, — сердился Поваляев, когда кухарка в очередной раз передала Николаю приказание не отлучаться из дома.

— Поденки все равно нет, — равнодушно сказал Николай и добавил: — С хозяйкой невыгодно нам ссориться, столько терпели, потрафляли и лезть сейчас на рожон нет смысла.

В этот день хозяйка позвала наконец Николая. В столовой у икон немилосердно чадили лампады. Она сидела у окна в жестком кресле, укутав ноги пледом.

— Княгиня благословляет вас на далекое богомолье, словечко я замолвила, в деньгах не откажет, адрес петербургский оставила, — медленно выговаривала хозяйка.

— Не забавляться отправляемся. Где по слову христову накормят, где какую копейку заработаем, инструмент с собой берем, — говорил Николай, робко теребя полу рубахи. — С полицией у нас затруднение, а то бы за час собрались.

— Отправляйтесь на богомолье, в полиции я сама буду вас отмечать, не посмеют худо сделать. — В голосе хозяйки звучали повелительные нотки. — Не грабить идете — в Новый Афон. Я, слава богу, не подотчетна приставу. В случае чего и цыкну.

Накануне ухода из Новгорода, ночью, в комнату жильцов постучали. Первым проснулся Поваляев, но голоса не подал. Может, с обыском, пускай шум разбудит хозяйку. Прислушался: нет, не полиция, так тихо, но повелительно стучит только ханжа. Сейчас ночь, что за нужда тревожить постояльцев?

Николай торопливо натянул штаны, выскочил из комнаты. В коридоре к стене жалась хозяйка в длинном теплом халате, держа перед собой ночник.

— Сама испекла. — Хозяйка подняла к свету холщовый мешочек. — Обет дала: в каждом монастыре, куда зайдете помолиться, первому встречному нищему дадите просвиру, второму — копеечку, третьему — грош.

Запах свежей печеной булки шел из мешка. У Николая слюнки потекли — на ужин были пустые щи без хлеба.

— Христову молитву в каждую просвирку запекла, — говорила хозяйка, — умаялась.

На рассвете ее постояльцы, выпив по кружке чаю и поев просвирки, выбрались из дома. Едва они перешли Волхов, как их окликнул городовой. Он заскучал в ночном обходе и был настроен миролюбиво, приняв ссыльных за крестьян-отходников, — много их шло через Новгород.

— Подряд выгодный отхватили?

— Кто знает, — бурчал Николай, — контора фарфорового завода Кузнецова наняла лес валить.

— Сулят златые горы, сытые харчи, — отозвался Поваляев, — а возьмут и обманут.

— Приказчики люди дошлые, — сказал городовой. Он ни на шаг не отставал от ссыльных.

«Не хитрит ли страж, могла выболтать хозяйка про богомолье, — забеспокоился Николай. — Как отвязаться от неприятного попутчика? Придется зайти в трактир».

Миновали звонницу Софии, городовой юркнул в низкую дверь в стене, помахал с порога.

Поваляев поправил пилу, соскользнувшую с плеча, весело острил:

— Из ссылки бежим, хозяйка просвирок с молитвами напекла, городовой ручкой машет.

— И кандалы он при случае наденет, не опечалится, — хмуро бросил Николай.

За полтинник и пачку махорки проводник довез ссыльных в товарной теплушке до Чудова, а там они пересели на почтово-пассажирский поезд, следовавший в столицу.

Ордын не пустил их в Сестрорецк.