Василий Кукушкин - Избранное

Начитанность собеседника привела в замешательство Артемия Григорьевича, но купеческая спесь не позволила ему признаться, что он впервые слышит про этого Тиверия.

— На Руси свои цари, твой Тиверий мне не указ, — заспорил он. — Красный цвет бывает от бога и нечистого.

— Нескладно получается, — возразил Александр Николаевич. — Нечистый что, другого цвета не мог выбрать?

— Твой красный цвет от нечистого, — настаивал Артемий Григорьевич. — Не себя, так девок хоть бы пожалел. Завидные парни избегают емельяновских невест, зажиточные родители не хотят родниться, — на примете ты у полиции. Хорохориться тебе не пристало, в сундуках любезной Поликсеньюшки вместо приданого лоскут и трехкопеечное тряпье. Известно, с какими мучениями спихнули старшую. Не якшались бы с отступниками этими, демократами, бога бы почитали, и все бы было, как у людей. Скоро Лизанька заневестится, в богатый дом бы взяли, всем девка хороша. Время-то, Николаич, не дрыхнет барином, оглянуться не успеешь — младшая на выданье.

— Выйдут дочки и без приданого. Купоны с капитала не стригу, мережи и сети кормят. Сам забыл, когда и рассчитали с казенного.

— Позаросло то быльем, бог простит. — Артемий Григорьевич взглянул на горевшую лампаду, перекрестился. — Можно и похлопотать, чтобы взяли обратно на ружейный, аттестацию дадим от общества. Кучумов, Ферапонт, я…

— Избавь, — твердо сказал Александр Николаевич.

Артемий Григорьевич понял: не убедить Емельянова с рекомендацией купцов вернуться на завод.

— Желания не имеешь, неволить не люблю, человек сам себе хозяин. А относительно девок не пренебреги душевным советом.

Проводив лавочника за ворота, Александр Николаевич снял веревочку со щеколды.

Николай уже находился в большой комнате, задумчиво вертел на столе крашеные яйца.

— Спесивый гусак, а туда же, в спасители. Надумал Емельяновых в свою веру обратить, на путь истинный направить, — посмеиваясь, говорил Александр Николаевич. — Живем не так, ходим не так, девок замуж порядочные не возьмут, — из красного дома они и старший брат ссыльный.

— Дом Емельяновых давно полиции глаза мозолит, — задумчиво сказал Николай. — Что ж, отец, кому-то нужно начинать. А то, что красным зовут, — даже хорошо. Это цвет жизни.

Поликсенье Ивановне не сиделось на кухне, принесла Николаю узелок.

— Поугощаетесь дома, пасха не из покупного творога, студень — за уши не оттащишь, — нахваливала она.

Дома своя пасха, а мать нельзя обидеть. Николай положил руку на узелок, сказал отцу:

— Лодка рассохлась, в моем положении не постолярничаешь.

— И не отдохнешь? Опять в Финляндию пойдешь? — спросил Александр Николаевич. — Соскучилась Надя, ребятишки.

— Боевики торопили нас бежать из ссылки. Не все ведь на себе через границу пронесешь, — сказал Николай.

— Когда надо, бери лодку, не спрашивай, челн просмолил, на нем похожу, — сказал Александр Николаевич. — В случае чего меня позовешь, залив и берега получше тебя знаю. Можно и Василия прихватить, без тебя зимой ездил он с Иваном в Финляндию, вывезли тюк литературы.

За неделю до троицы Александр Николаевич купил никелированный самовар, велел жене вымыть и поставить на комод, сам отправился за озеро нажечь отменного угля.

В воскресенье Поликсенья Ивановна проснулась раньше всех в доме, напекла сдобных пирожков с рыбой, саго, яйцами и зеленым луком. Александр Николаевич уложил еду и посуду в прутяные корзины, затем разбудил девчонок, сыновей и строго предупредил:

— В Дубках не разбегаться, по-семейному празднуем троицу, а после чая — кто куда горазд.

Он заранее облюбовал лужок за часовенкой. С Никольской в Дубки можно добраться по тропинке, обогнув завод, но Александр Николаевич повел семью по центральным улицам.

Собрались на гулянье и местные богачи. Издали Александр Николаевич заметил коляску у подъезда ресторана «Семирамида». Кухонный работник вынес ведерный самовар. Следом с широкого крыльца важно сошел Кучумов.

Александр Николаевич подозвал Ивана, который плелся сзади, велел взять скатерть у матери и — бегом в Дубки, а то Кучумов займет лужок за часовенкой. По соседству с Емельяновыми раскинули скатерти родственники — Абрамов, Атамановы и Надежда Кондратьевна. Она привела в Дубки сыновей.

Почаевничали, Александр Николаевич поднялся с травы поразмяться. Тут он заметил, что Матвеев обходит стороной емельяновское застолье.

— Зазнаешься, никак в гильдию записался, — окликнул его Александр Николаевич.

— Моя очередь после Емельяновых, — шутливо отозвался Матвеев. Он был в темно-синей сатиновой рубашке, пояс броский — белый с пышными кистями. — А ты, смотрю, уже не зеваешь, отхватил самую завидную в Дубках землю.

Пригласил Александр Николаевич Матвеева пирогами полакомиться. Не ускользнуло, что веселье у заводского казначея партийной кассы напускное, чем-то он озабочен.

— Филипповская сдоба и то в горло не полезет, — отказывался Матвеев. — Необязательный человек Петька из образцовой: поручили с листом обойти, а он подвел. Нельзя это гулянье нам упустить, денег нужно подсобрать, у ссыльных оружейников в Архангельской губернии не всегда бывает гривенник на хлеб и соль. Твоему старшему помогать не надо, слышал, в Новгороде след простыл. Свиделись?

— В пасхальную ночь приснилось, — заговорил Александр Николаевич, — будто зашел Николай в родительский дом, разговелся. Бывают приятные сны.

Понял намек Матвеев: на пасху Николай был у отца, жаль, не дал о себе знать, давно не виделись. Но не показал огорчения, сказал в тон старшему Емельянову:

— Наши под Архангельском и во сне не разговелись, а тут еще Петька-прохвост подвел.

— Не горюй, раз дело благородное, — сказал Александр Николаевич, — двух своих парней дам, ребята исполнительные.

— Были и сплыли, — сказал Матвеев, взглянув на правый угол скатерти, где рядом стояли две недопитые чашки. — Ищи ветра в поле.

— Найду, — похвалился Александр Николаевич, одернул рубашку и сделал знак Матвееву, чтобы следовал за ним.

К аттракциону «Рыжий бык» было не подступиться, оставался лишь узкий проход к билетеру.

Василий собирался помериться силой, достал из кошелька пятак, но увидел отца.

— Пройди с листом, ссыльные оружейники голодают, — сказал Александр Николаевич и спросил: — А куда Ивана занесло?

— На качели.

— Второго потом подошлешь, — сказал Матвеев.

Василий знал, к кому можно подойти с листом, а к кому нельзя. Меньше двугривенного не жертвовали. Рублей пять серебром собрал он быстро. Как очутился возле Кучумов, Василий проглядел. Купец, наверно, приметил, что Васька Емельянов занимается поборами: к кому бы ни подошел — не отказывают. Странно, что богатеев он обходит, будто они не православные люди.