Борис Камов - Рывок в неведомое

Астанаев был умный, проницательный и вероломный человек. По слухам, окончил Томский университет. Грозя кому разорением, кому иными карами, начальник разведки Соловьева заставил работать на себя тысячи хакасов. По сообщениям наших агентов, Астанаев ежедневно получал донесения со всех концов края, был в курсе любых действий чоновских отрядов. Многие сведения поступали к нему голубиной почтой. Только при самых тщательных мерах предосторожности нашим командирам удавалось порой что-либо скрыть от всевидящих глаз людей Астанаева.

Но у Соловьева возникли трудности. Под знамя с вышитым портретом великого князя Михаила Александровича почти никто идти не желал. А с двумя сотнями «борцов» за «освобождение инородцев» об отделении Хакасии от Советской России нечего было и думать.

И тогда — здесь тоже проявилось сходство с тактикой Антонова — Соловьев ступил на путь провокаций. Местных жителей под дулами винтовок загоняли в тайгу. Их заставляли совершать преступления, после которых вчерашние скотоводы и земледельцы не могли вернуться домой. Тысячи хакасов и русских против своей воли явно или тайно оказывались втянутыми в соловьевщину...

По многочисленным донесениям, всю прошлую осень «император тайги» грабил и разорял рудники. Он брал не только золото. Его бандиты выламывали и отвозили в тайгу паровые котлы, железные печи, оконные рамы, мебель, книги и даже граммофоны. Соловьев сооружал прочные жилища. Он рассчитывал обосноваться в лесу надолго.

Изучив папки с документами, Голиков отправился к командиру 6-го Сибирского сводного отряда.

— Отпустите меня в Ачинск, — попросил Аркадий Петрович.

— Зачем? — удивился Кажурин.

— Хочу поискать людей, которые организовали соловьевщину.

— Наша с вами задача, товарищ Голиков, с Соловьевым покончить. Если у вас имеются конкретные факты или вы можете назвать имена заговорщиков, сообщите их в губотдел ГПУ.

Назвать имена Голиков не мог. Он их пока не знал. Между тем люди, которые организовали соловьевщину, и теперь могли находиться совсем рядом.

Два тревожных сообщения поступили почти одновременно. «Возле дорог, ведущих в лес, — говорилось в первом, — появились фанерные щиты с приказом Соловьева. Под угрозой расстрела атаман запрещает населению углубляться в тайгу «более чем на пять километров от края ее»*.

Но жизнь сибиряков всегда была связана с тайгой. И потом, как в зарослях определить: ты углубился в лес на одну или на три версты?

А в другом донесении говорилось, что Соловьев разослал во все сельсоветы ультиматумы. Он предложил сельсоветчикам... сдать оружие, гарантируя за это жизнь. Иными словами, «император тайги» объявлял Советскую власть в Ачинско-Минусинском районе как бы незаконной. Была ли это попытка запугать местное население, или Соловьев собирался начать самые активные действия?

По этому поводу в штабе 6-го Сибсводотряда было созвано совещание. Вел его комотряда Кажурин, лет пятидесяти, грузный и медлительный. Его внешность вовсе не вязалась с той работой, которой он занимался. И лишь те, кто видел Кажурина в деле, понимали, что он на своем месте.

— Положение становится нетерпимым, — сказал Кажурин. — С бандами Соловьева чаще других сталкивается комбат Касьянов. Мы знаем Касьянова давно. Это человек обстрелянный и отважный. Если нужно пойти в атаку, он первый оторвется от земли. Но с Соловьевым война не обычная, а странная... И в этой странной войне Соловьев нашего Касьянова допек. Да и я, честно говоря, не знаю, что дальше делать с Соловьевым. Москва прислала нам Голикова Аркадия. Человек он молодой, а служит в армии четвертый год. Воевал и с зелеными, и с бандами Антонова. Командовал полком. Отмечен товарищем Тухачевским. Я предлагаю послать Голикова на место Касьянова.

Голиков смущенно поднялся. Он неловко чувствовал себя оттого, что должен был занять место человека, которого здесь уважали и ценили. При этом Аркадий Петрович понимал: у него нет ни волшебной палочки, ни магического слова, с помощью которых он бы мог одолеть Соловьева.

— Поручаем вам, товарищ Голиков, поймать нашего Ивана, — совсем не по-уставному сказал Кажурин.

В комнате невесело засмеялись. Мысль о том, что присланный из Москвы паренек через недельку-другую сделает то, чего не удается многим командирам уже два года, могла быть воспринята лишь как грустная шутка.

Но Кажурин не улыбнулся, Голикову тоже было не до смеха.

— Сделаю, что смогу, — тихо, несмело пообещал он.

На другой день телеграф отстучал шифровку: «26.3. в 12 ч. выехал из Ужура в Божьеозерное тов. Голиков для принятия батальона от комбата Касьянова... Касьянову прибыть в Ужур... Кажурин»*.

Одетый поверх шинели в громадный бараний тулуп, в папахе, надвинутой на самые уши, Голиков ехал в санях в сопровождении парнишки-кучера, приданного также для охраны. Повозку легко несла пара коней. Сани летели по пустынной дороге между высоких сопок, заросших темным лесом.

Парнишка трусил. Глаза его рыскали слева направо, и он часто оглядывался, точно ожидая погони. Это раздражало. Голиков спросил:

— Тебя как зовут?

— Тимошей...

— Ты где, Тимоша, родился?

— Местный я. Из Саралы.

— Давно служишь?

— Второй год.

— А чего робеешь?

— Заробеешь тут. Иван Николаевич с нашим братом красноармейцем знаете что делает?

— Стреляешь ты хорошо?

— Отец с двенадцати лет белковать брал.

— Я тоже стреляю неплохо. Отобьемся.

Тимоша хмыкнул.

— Иван Николаевич засаду знаете как устраивает? Вот мы сейчас едем, а навстречу нам из леса выйдут три мужика. Встанут посреди дороги. Мы с вами, от греха подальше, повернем назад. А там уже другие мужики ружьишками поигрывают.

— И что же, мы с тобой, охотник, не прорвемся, трех каких-то мужиков не уберем?

— Какое прорвемся?! Как только мы подумаем удрать, дерево поперек нашей дороги — хрясть!

— Послушай, но ведь такую засаду нужно заранее готовить. Зачем мы с тобой Соловьеву?

— Как зачем? Да Иван Николаевич давно уже знают, что вы за человек и по какой надобности едете.

Голиков не выдержал, засмеялся.

— Да откуда он может знать? Только вчера вечером все решилось.

Тимоша обернулся и полушепотом, точно Соловьев был рядом, произнес:

— Он все видит, все слышит, и пуля его не берет.

Голиков опять засмеялся.

— Почему не берет? Он что, из камня?

— Зачем из камня? — рассудительно ответил Тимоша. — Просто заговоренный. Люди на него злые. Сколько раз в него стреляли — хоть бы царапинка. А у нас ведь все охотники. Из винчестера белке попадают в глаз...

У Голикова испортилось настроение. Появись через минуту бандиты, рассчитывать он мог только на самого себя. Но еще больше его опечалило, что в унылых Тимошиных речах он слышал отголосок того, что говорили и думали в селах.