Борис Камов - Мальчишка-командир

— Я набью морду Володьке Тихонову, — весьма натурально рассердился Аркадий, — чтобы он перестал вас пугать своими дурацкими письмами.

— Да кто же так шутит? — возмутилась тетя Даша. — Ты задержался, и мы уже думали: тебя убили. Садись обедать. А к Володьке пусть сходит мама и поговорит с его родителями.

— Лучше я сам.

Тетя Даша принесла обед, но суп и хлеб застревали у Аркадия в горле, хотя он был очень голоден.

Получив первых два письма, Аркадий подумал, что это пакостят «аристократы» или «подлипалы» из училища. Когда же анонимные угрозы начали приходить пачками, Аркадию сделалось очевидным, что хотят запугать весь дом. Но, увидев на листе почтовой бумаги слово «смерть», он ощутил, как на него пахнуло холодом и затхлостью могильного склепа.

Аркадий летом часто забегал с приятелями на кладбище. Здесь они играли в прятки, слушали птиц, ставили силки, за что им, случалось, и попадало. Заросшие сиренью могилы, покосившиеся памятники с жалостливыми надписями, заброшенные усыпальницы не трогали, не волновали Аркадия. Он еще не терял близких, а мысль о собственной смерти казалась ему до смешного нелепой. И вдруг он скорее ощутил, нежели понял, что может сам оказаться под могильной плитой.

«Кто же прислал письмо?» — лихорадочно искал ответа Аркадий.

Он перебрал в уме своих недругов. Самым непримиримым был сын разорившегося помещика Костя-кадет. Доходило у них до жестоких драк, но Костя с мамочкой недавно уехали на юг. Вспомнил Аркадий, что недавно по распоряжению городского Совета проверял купеческие лавки и обнаружил в мануфактурном магазине Бебешина укороченные аршины. Бебешин был арестован. Суд приговорил его к штрафу в десять тысяч рублей.

«Бебешин?.. — спрашивал себя Аркадий. — Нет. Бебешин нажил миллионы, поставляя гнилое сукно и непрочную кожу для царской армии. Десять тысяч для него мелочь. И заниматься шантажом он не станет — побоится потерять все».

И вдруг Аркадий поперхнулся: «Офицеры!.. Это месть за офицеров, которых я выследил в кафе!.. — И тут же успокоил себя: — Нет, если бы заговорщики, которые остались на свободе, знали бы, что я выследил их товарищей, они бы просто меня застрелили. Тогда кто же?!»

Ответа он не находил, но у него появилось ощущение, что разгадка близка. Адрес на сегодняшнем конверте и текст письма были слеплены из букв, вырезанных из газеты. Значит, человек опасался, что его узнают по почерку. И Аркадий пожалел, что изорвал предыдущие послания, написанные от руки.

Затем его мысль почему-то перенеслась к недавней встрече в Совете, когда в комнате у Марии Валерьяновны он столкнулся с Сашей Рязановым. Могучего сложения парень, Саша выглядел измученным и похудевшим, глаза его были воспалены, словно он неделю провел без сна. На плече у Рязанова висел карабин, а за спиною — вещевой мешок.

Мария Валерьяновна расцеловала Сашу. Он смутился, неловко чмокнул Гоппиус в щеку, кивнул Аркадию и выбежал из кабинета.

— После концерта в вашем училище совсем затравили парня, — сказала Мария Валерьяновна Аркадию. — Пришлось отпустить на фронт, хотя самим не хватает людей.

Саша Рязанов, сын фельдшера, закончил реальное училище в 1917 году, вступил в большевистскую партию и стал одним из главных помощников Марии Валерьяновны. Последнее время он заведовал организационно-агитационным отделом уездного военкомата.

В то утро, когда уезжал Рязанов, Аркадий был утомлен ночным двухсменным дежурством, его подташнивало от голода и клонило в сон. Слова Гоппиус скользнули мимо сознания. А сейчас до него внезапно дошел их смысл.

...Месяц назад, в январе, известный в Арзамасе богач инженер Тренин обратился в Совет за разрешением провести в реальном училище, которое славилось отличным актовым залом, благотворительный вечер с участием приезжих артистов. Поскольку весь сбор, за вычетом расходов, должен был поступить в пользу раненых солдат, то цену за билеты назначили очень высокую. Публика победней попасть на концерт не могла. Это и навело на мысль, что вечер преследует не только благотворительные цели.

Аркадий и еще двое реалистов были посланы Марией Валерьяновной на вечер «для соблюдения порядка». Голиков уже давно ходил в полувоенном — так ему больше нравилось, да и вырос он уже из ученической гимнастерки и форменных брюк. Но тут пришлось все достать из сундука, отпарить, надеть ремень с вензелем «АРУ».

На таком роскошном вечере Голиков никогда не был. Дамы приехали в вечерних туалетах, вызывающе поблескивая драгоценностями. Мужчины явились в черных фраках или парадных мундирах своих ведомств. На мундирах недоставало только царских орденов, упраздненных революцией. Сотни людей в Арзамасе голодали, а в буфете (правда, по немыслимым ценам) продавали водку, коньяк, бутерброды с черной икрой, белой и красной рыбой, свежайшим сыром и копченой колбасой. В высоких вазах стояли пирожные и фрукты. Торговля шла бойко, словно все стоило копейки.

Несмотря на множество народу, царил исключительный порядок. Он ничем не нарушался и во время концерта. Программа была чисто художественной, «без политики». Артисты из Нижнего Новгорода с воодушевлением читали стихи русских поэтов, замечательно исполняли сцены из пьес Островского и проникновенно пели романсы.

Голикова эта демонстративная чинность насторожила. Он знал многих зрителей по собраниям и митингам. Там те же лощеные джентльмены, не стесняясь в выражениях, нападали перед огромной толпой друг на друга или внезапно объединялись, убеждая слушателей в необходимости для России «просвещенного государя», который на каждом шагу «будет советоваться с Учредительным собранием».

И Аркадий усомнился, что все они прибыли сюда, чтобы только послушать романс «На заре ты ее не буди», выпить рюмку водки и закусить балыком. Аркадию хотелось досмотреть концерт: таких знаменитых артистов он еще никогда не видел, но он выскользнул из зала, заглянул в безлюдный буфет, а затем поднялся на третий этаж. Здесь было совершенно темно, и только из-под двери кабинета химии едва пробивался свет. Аркадий легонько потянул дверь на себя — она оказалась запертой изнутри. За ней раздавались приглушенные голоса. Голиков выскочил на улицу. Ведь если в классе люди, окна должны быть освещены. Однако на третьем этаже было совершенно темно. И Голиков понял, почему был выбран кабинет химии: там на окнах висели плотные шторы.

Аркадий побежал в Совет. Дежурила Мария Валерьяновна.

— На третьем этаже собрались заговорщики! — крикнул он ей, вбегая.

Мария Валерьяновна, похоже, нисколько не удивилась. Она позвонила по телефону: «Наши подозрения подтвердились». И велела Аркадию немедля вернуться в училище и наблюдать, что будет дальше.