Эдвард Резерфорд - Русское

«Мы вознесем молитвы Господу нашему Иисусу Христу, – в завершение писал он, – дабы спасти народ русский от погибели, которую несут эти греховные учения».

А теперь оказывается, что этот высокий серьезный монах скрывает в монастыре такую мерзость.

Дочитав памфлет, он злобно воззрился на Стефана.

– А тебе-то какое дело до этой ереси? – нараспев спросил он. – Ты разделяешь эти взгляды?

Стефан грустно поглядел на него. Ну что он мог сказать?

– Таких взглядов придерживаются чужеземцы, – наконец произнес он.

– Однако ты хранишь их писания у себя в келье?

– Как диковинку, редкость. – Он не солгал или почти не солгал.

– Редкость… – Иван повторил это слово медленно, с подчеркнутым презрением. – Что ж, посмотрим, чернец, какую еще редкость мы можем для тебя найти.

Иван взглянул на игумена.

– Странных же монахов ты у себя приютил, – заметил он.

– Я ничего не ведал об этом, государь, – с несчастным видом протянул игумен.

– А вот мой верный Борис Давыдов ведал. Не знаю, что и думать о таком пренебрежении обязанностями. – Царь мгновение помедлил. – Я должен представить это дело церковному суду, – объявил он. – Не так ли, игумен?

Старик беспомощно глядел на государя.

– Ты хорошо поступил, Борис, – со вздохом сказал Иван, – разоблачив это исчадие ада.

И в самом деле, даже Бориса потряс памфлет, который Иван прочитал вслух.

– Как же нам в таком случае покарать его? – стал вслух размышлять царь, обводя глазами покой.

Потом, увидев то, что искал, он поднялся с кресла.

– Пойдем, Борис, – велел он, – ты поможешь мне вершить правосудие.

Правосудие потребовало некоторого времени, но Борис не испытывал жалости. Этой ужасной ночью ему, захмелевшему от вина, околдованному гипнотическим обаянием царя, царские расправы показались подходящей местью за те страдания, что он претерпел.

«Пусть умрет, – подумал он. – Пусть этот аспид, да к тому же еретик, помрет и в ад пойдет».

Он видел множество смертей куда хуже той, что ожидала Стефана. Однако способ казни, что должна была свершиться этой ночью, весьма забавлял самодержца.

Бесшумно – казалось, едва ступая – он пересек трапезную, подошел к затаившемуся в углу Михаилу и взял у него из рук цепь, на которой водили медведя.

– Пойдем, Миша, – ласково сказал царь медведю. – Пойдем, Миша, царь всех медведей; царь земли Русской даст тебе задачу. – И он подвел медведя к священнику.

Царь кивнул Борису, и тот быстро прикрепил свободный конец цепи к поясу Стефана, соединив зверя и человека на расстоянии двух шагов так, что они не могли освободиться.

Длинной рукой обняв Бориса за плечи, царь вместе с ним вернулся к столу, а потом призвал других опричников:

– Пусть теперь добрый царь всех медведей покарает еретика!

Поначалу замысел их не удавался. Стефан безмолвно упал на колени, коснувшись лбом пола, а затем, перекрестившись, встал и замер перед медведем, склонив голову в молитве. Несчастный зверь, даже притом что изголодался и изнемогал, только в растерянности поводил из стороны в сторону головой.

– Возьмите мой посох, – повелел Иван, и кромешники окружили их обоих, тыча то одного, то другого, подталкивая священника ближе к медведю и покалывая животное острым железным концом Иванова посоха. – Гойда! Гойда! – вскричал Иван. Этим криком татары подгоняли лошадей, и царь очень любил понукать так отставших или замешкавшихся. – Гойда!

Опричники стали наносить удары зверю и человеку; они кололи медведя посохом, пока тот, сбитый с толку, разъяренный, обезумевший от боли, не бросился на человека, к которому был прикован, ибо не мог дотянуться ни до кого более. А Стефан, окровавленный, израненный, поневоле стал защищаться от ударов могучих лап с длинными острыми когтями.

– Гойда! – кричал царь. – Гойда!

Но все же изможденному медведю не под силу было прикончить человека, и в конце концов Иван подал своим людям знак, чтобы те выволокли Стефана во двор и довершили казнь.

Однако ночь еще не подошла к концу. Царь Иван еще не насладился бесчинством.

– Подать еще вина! – приказал он. – Сядь ко мне поближе, друг мой.

Казалось, будто на время царь забыл обо всех, находящихся рядом с ним в покое, выбросил всех из головы, даже священника, которого только что казнил. Он стал угрюмо разглядывать кольца, украшавшие его персты.

– Смотри, это сапфир, – промолвил он. – Сапфиры меня оберегают. А вот рубин. – Он указал на оправленный в золото огромный камень, который носил на среднем пальце. – Рубин очищает кровь.

– А алмазы тебе не по нраву, государь, – заметил Борис.

Иван протянул руку и нежно пожал руку Бориса, удивительно искренне и задушевно улыбнувшись ему:

– Знаешь, говорят, что алмазы уберегают от ярости и похоти, но я никогда не любил их. Может быть, мне стоит их носить.

Борису хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что все это не сон, что это и вправду царь, что он сидит здесь, совсем рядом с ним, говорит с ним откровенно, словно брат, ласково, словно возлюбленная.

– Или вот. – Иван снял кольцо с другого перста. – Подержи его в руке, мой Борис. Посмотрим. Ах да. – Спустя несколько мгновений он взял у Бориса кольцо. – Все хорошо. Это бирюза. Если она утратит цвет у тебя в руке, значит дни твои сочтены. Гляди, – улыбнулся он, – камень не обесцветился.

Несколько мгновений он молчал. Борис не мешал течению его мыслей.

Затем Иван внезапно обратился к нему.

– Так скажи мне, – спросил он, – почему ты так ненавидел этого священника?

Борис затаил дыхание. Иван произнес эти слова без всякой злобы, скорее наоборот.

– Откуда тебе это известно, государь?

– Я прочитал это у тебя на лице, друг мой, когда его сюда ввели. – Он снова улыбнулся. – Ну что ж, он и вправду был еретик. Он заслуживал смерти. Но знай: если бы он был невиновен, я бы все равно убил его, чтобы тебе угодить.

Борис потрясенно опустил глаза. Внимая такому признанию царя, он испытывал неописуемое умиление. Царь, какой бы ни внушал он трепет, называл себя его другом. Он сам едва верил своим ушам. К глазам его подступили слезы. Только сейчас он осознал, как одинок он был все эти годы.

Внезапно он ощутил непреодолимое желание открыть те тайные сомнения, что томили его, царю, называвшему себя его другом. Кого ему посвятить в эти тайны, если не помазанника Божия, защитника единственной истинной церкви?

– У тебя есть сын, государь, и он продолжит твой род, – начал он. – У меня нет сына.

Иван нахмурился.

– У тебя еще есть время зачать сына, друг мой, если будет на то воля Божия, – негромко произнес он. – Так у тебя нет сына? – удивленно спросил он.

Борис медленно покачал головой:

– Я и сам не знаю, есть ли у меня сын. Думаю, что нет.