Антония Байетт - Дева в саду [litres]

Онемевший Александр мог лишь кивнуть в ответ. Фредерика смотрела на Стефани, не понимая, как могла не увидеть очевидного. Элинора Пул судорожно искала в сумочке носовой платок, и, когда Том обнял жену за плечи, Антея принялась негромко и вполне благопристойно сглатывать какой-то назойливый ком в горле. Джеффри взял сына и сел с ним на парапет по другую сторону Афины Паллады. Мальчик положил головку отцу на плечо. Миссис Тоун поднялась и пересела к ним.

Фредерика не знала, куда податься. Оставаться и смотреть матери в глаза было невозможно. Она побрела к Стефани. Школьные официантки убирали чашки и расставляли бокалы с шампанским. Александр проводил глазами непреклонно прямую спину Фредерики и перехватил трагический взгляд Тома Пула. Рыцарски-элегантно склонившись к Антее (и мечтая, чтобы она провалилась под землю), Александр спросил, не дурно ли ей, не принести ли ей воды или вина, не будет ли ей лучше в тени? К его великому облегчению, Антея согласилась отойти в тенек, после чего Том сумел-таки выудить платок из жениной сумочки, а Александр хоть ненадолго утек от Дженни. Дженни, толкаемая мелким демоном женского гнева, пошагала к Биллу. Она думала, что Поттеры знают о положении Стефани. Оказалось, нет. Ну что же, она их просветит! Билл уже прочищал горло, готовясь произнести заранее заготовленную речь с цитатами из Эскэма, одного из наставников Елизаветы, изливавшего похвалы ее учености. Дженни горячо и сердечно поздравила Билла с будущим прибавлением. Билл слушал вполуха, но когда наконец прокашлялся, то понял, о чем речь. Уинифред, спешившая к нему (что было совершенно бесполезно), увидела, как он посмотрел на Дэниела. Этот взгляд был полон такой непомерной ненависти, что ей на миг показалось, будто муж и впрямь сошел с ума и вот-вот начнет швырять бутылки и серебряные подносы в своего крепкого, черновласого зятя.

Дэниел обернулся к Стефани:

– Сдается мне, у них какая-то неприятность.

Билл таки заговорил: слишком быстро, и путано, и не об Эскэме, а о вечной жизни произведений разума и искусства. Потом перешел к «Ареопагитике» Мильтона:

– …ибо книгу нельзя считать неодушевленной вещью; в ней сокрыты жизненные силы, способные проявить себя в той мере, в какой эту способность обнаруживает создавший ее гений; нет, больше того – в ней, как в фиале, хранится чистый и крепкий раствор того живого интеллекта, который вскормил ее… убить хорошую книгу едва ли не то же, что убить человека; убивающий человека губит разумное создание, образ божий; но тот, кто уничтожает хорошую книгу, губит самый разум, гасит светоч божественного образа. Множество людей только обременяют собой землю, – тут Билл злобно вперился в Дэниела, – тогда как хорошая книга – это драгоценный живительный сок созидательного духа, сокровенный и сбереженный для будущих поколений… [317] Перев. В. В. Евгеньева.

– Землю обременяю, конечно, я, – звучно и не без удовольствия отметил Дэниел.

– О чем это он? – спросила Стефани, в какой-то полудреме пропустившая большинство событий.

– Говорит, что книги лучше карапузов.

Билл тем временем ревел и рычал, что всегда был поборником женского образования, что пьеса Александра хороша, а ее героиня – образец передовой женщины.

– О боже, он знает, – сказала Стефани. – Знает и бесится.

– Наверно, он надеялся как-то сбыть меня с рук, а теперь это выходит потруднее, – весело отвечал Дэниел.

– Не понимаю, почему ты так спокоен.

– А почему бы нет? Меня это никак не касается. Я о своем сыне лучше позабочусь, чем он о своем.

– А может, дочка родится?

– Тогда о дочке. – Как уже было сказано, Дэниел, в отличие от библейского тезки, пророком не был.

Билл теперь пугающе злым голосом выражал надежду, что Фредерика лучше распорядится своими многими талантами, чем сам он в молодости. Будущее человека – в его ребенке, за исключением случаев, когда сам он достаточно одарен, чтобы возвыситься до созидательного духа и самому прочертить свое будущее…

Послышался звук заводящейся машины. Потом сама она на двух колесах пронеслась под аркой, соединяющей башни, с ревом пересекла полумесяц лужайки и рванулась прочь. На лужайку выскочил возмущенный директор Тоун, но тут Маркус Поттер, движимый более сложным чувством, соскочил с парапета и погнался за машиной, отчаянно, но молча маша ей руками.

– Это Симмонс, – сказал Александр Антее, после чего не церемонясь ее оставил.

Маркус все бежал, хоть черный спортивный «жучок» Симмонса уже исчез, развалив пару клумб, кайму из дерна и оставив за собой лишь шум, скрежет да запах гари. Александр погнался за Маркусом. Дэниел, утешающе похлопав Стефани по плечу, потопал следом. Билл замолчал. Фредерика закусила губу и вздернула голову.

Александр нагнал Маркуса где-то на дороге к пустошам. Тот бежал нетвердо и жалко, свесив голову и жадно глотая воздух. Александр и сам был не в лучшей форме, но прибавил скорость и просипел, чтобы Маркус остановился. Мальчик продолжал бежать, не обращая на него внимания. Несколько минут Александр идиотически трусил рядом с ним, бормоча:

– Перестань… бесполезно… подумай сам…

Сзади дальним громом приближались шаги Дэниела. Заслышав их, Александр отчаянно бросился на Маркуса и подобием регбийного приема сбил с ног, словно это был вопрос мужской гордости: самому повалить добычу. Свалились оба. Маркус, мешковатый, везде отсутствующий Маркус дрался как зверь: кусался, царапался, порой влеплял Александру несильный удар.

– Я помочь… помочь… – причитал Александр.

– Он был мой друг , – отвечал Маркус в прошедшем времени, словно Лукас был уже мертв.

Подбежал Дэниел. Оглядел их, плотно уперев ноги в пыльную дорогу:

– Бросайте это дело. Глупо. Он уж на сто миль укатил. Пошли домой, Маркус.

– Нет.

– Ну а что в таком случае ты собрался делать?

– Я, – начал Маркус и мучительно потянул в себя воздух. Он подумал, что может умереть прямо тут, на дороге. Неплохая мысль. – Я… – Легкие свело спазмом, Маркус потерял сознание.

Нужно было искусственное дыхание. Оказалось, что Дэниел и это умеет. Александр, снова бесполезный, сидел в пыли и наблюдал за его быстрыми, четкими движениями. Потом, когда мальчик неровно задышал, помог Дэниелу медленно отнести его в школу. Их встретил Билл, бледный и растерянный. Дэниел, у которого открылось второе дыхание, велел ему устроить мальчика в инкубаторе и немедленно найти врача. Александр, без второго дыхания, приник к колонне. Воздух раздирал ему легкие, перед глазами плыло. Лицо у него было расцарапано, костюм в грязи, прекрасные волосы растрепаны. Сквозь горячие слезы он видел, как решительно удаляется разгневанная Фредерика: праздник ее был испорчен, гордость пострадала… Зато к нему почему-то приближалось семейство Перри.