Вячеслав Крашенинников - Лев Майсура

Через несколько дней в полуденную пору на стенах Шрирангапаттинама ударили пушки. На улицы вышли глашатаи. Под бой барабанов и рев труб они зазывали народ, и вскоре несметные толпы запрудили главную улицу и площадь столицы.

— Выйдем поглядим, Ибрагим-сахиб, — позвал субедара бхат.

Субедар был бледен, отчего шире и темнее казался шрам у него на щеке. Он то и дело прикладывался к кувшину с водой. Будь проклят день и час, когда он ввязался в заговор!

— Тяжко мне, бхат! Прольется из-за меня кровь. Не в честном бою, не от светлой сабли...

— Не казнись понапрасну, Ибрагим. Разве это предательство — предать предателей? Да сгинут они всем на радость! Пойдем!

В дверях показались чумазые рожицы соседских ребятишек:

— Бежим, Хасан! Иммаумбусис из стойла вышел! Сам Иммаумбусис!

И дети с торжествующими воплями побежали встречать своего любимца. Иммаумбусис, слон невиданной величины и силы, в окружении свиты своих маленьких поклонников неторопливо шагал по улицам столицы. Дойдя до середины площади, он взвил над спиленными бивнями хобот и издал глухой рев. Толпа разразилась криками. Кто тут не знал Иммаумбусиса, кто не любил его! Шестьдесят лет назад, совсем маленьким слоненком, поймали его в Курге и привели в столицу. И с тех пор он стал как бы неотъемлемой частью города.

Иммаумбусис серой скалой возвышался посреди моря голов. Под брюхом у него возились сипаи. Махаут командовал сверху:

— Не затягивай, а то не пойдет! Привязывай за кольца с цепью. Пониже, пониже!

— Да без тебя знаем! — отмахивались сипаи.

Они приладили к задним ногам слона длинные веревки и отошли в сторону. Иммаумбусис равнодушно ждал. Не впервые приходилось ему исполнять волю правителей этого шумного города.

В одной из соседних улиц заревели трубы. Оттуда вышли люди с длинными булавами. Следом за ними бычки выволокли арбы с наккарами. Барабанщики нещадно колотили палками по их тугим бокам, и над городом рокотал гром. Когда наккары смолкли, стали слышны голоса глашатаев:

— Эй, люди! Глядите на изменников! Они хотели сотворить страшное дело — отдать Майсур ангрезам! Пусть имена их будут покрыты вечным позором и проклятием!

Среди примолкшей, чуть расступившейся толпы под охраной сипаев двигалась странная кавалькада. Всадники ехали верхом на ослах, лицом к хвосту, с завязанными под ослиным брюхом ногами. Это были заговорщики. Их узнавали в толпе.

— Гляди-ка, брахманы! Начальник джетти! И два мусульманина-субедара!

— Э-хе-хе! Пересели на ослов!

— Эй вы, за сколько продались?

Возле Иммаумбусиса изменников бесцеремонно стащили с ослов. Они были полураздеты, со следами пыток на теле. С равнодушием фаталистов все они ожидали своей участи. Неделю назад эти люди собирались сделать то же самое с фаудждаром и его приближенными.

Толпа молча следила за тем, как сипаи старательно привязывают пленников за руки и ноги к длинным веревкам. Сзади гудели и напирали те, кто не видел, что творится в центре площади.

Из той же улицы, откуда привезли заговорщиков, на площадь вступил другой слон — немногим меньше Иммаумбусиса. В хоудахе сидел Саэд Мухаммад. Глаза фаудждара покраснели от бессонных ночей, однако он держался прямо.

В последний раз взревели трубы и забили наккары. Взоры всех обратились к фаудждару. Тот махнул платком.

— Чал, чал! — крикнул махаут и ударил пятками по бурым щекам слона. — Чал!

Иммаумбусис сделал шаг, другой. И сразу же повалились заговорщики. Слон медленно переставлял ноги, и следом за ним по каменистой земле со стонами и проклятиями волочились приговоренные к смерти. Вскоре от них остались лишь окровавленные клочья мяса.

Хлынул ливень, будто желая смыть следы этого страшного зрелища. Площадь опустела.

Когда бхат снова привел субедара Ибрагима в хижину сестры, тот долго сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. Потом взглянул на бхата лихорадочно горящими глазами:

— Уйду я из города, бхат! Не забыть мне приятелей-субедаров. Поддались они на посулы Аянгаров и Нарсинги Рао и погибли зря. Что теперь будут делать их жены и дети?

Бхат сочувственно качал головой:

— Что ж, если очень тяжело — уходи. Отмой душу от скверны. Но помни, что ты спас тысячи невинных...

Субедар поднялся, вышел из дома и побрел под ливнем в город. С тех пор его не видели в Шрирангапаттинаме...

По приказу Типу, Субхараджу Урса вздернули на перекладине у Северных ворот. Та же судьба постигла и Нарсингу Рао. Не помогло городскому голове ни раскаяние, ни то обстоятельство, что именно он назвал своих сообщников.

А братья Аянгары попали в деревянные клетки. Они отрицали всякое участие в заговоре. Только однажды Рангу Аянгара прорвало.

— Смотри, Саэд! — пригрозил он фаудждару. — Нас не будет. Но останутся люди, от которых тебе и твоему владыке не поздоровится!

И не сказал больше ни слова.

Дома заговорщиков были снесены. Саперы перекопали под ними всю землю и нашли тайники, в которых хранились крупные суммы денег.

Водеяры отделались испугом. Никто из заговорщиков не упомянул о них на допросах. Водеяры и в самом деле мало что знали о заговоре. Когда Саэд Мухаммад, допросив махарани, покинул дворец, она истерически рыдая, упала на ковер и долго молилась богу Вишну. Да и как не молиться! Сгоряча суровый Саэд мог вывести под корень весь род Водеяров, как истребил он многочисленных родственников ее верного прадхана Тирумаларао!

Захватив в плен армию Мэттьюза, Типу спустился к Аравийскому морю и осадил Мангалур.

На Малабаре свирепствовали ливни невиданной силы. С неба низвергались гремящие водопады, и по целым дням нельзя было высунуться наружу. По всему побережью вспухли топи и болота. Земля расступалась под ногами. Кругом валялись вздутые трупы лошадей и тягловых быков, распространяя тяжкий смрад. Безнадежно отсыревал порох. Трудно было подвозить провиант и боеприпасы. Среди сипаев было много больных.

Однако, несмотря ни на что, тупорылые мортиры с тяжкими вздохами швыряли на крыши Мангалура камни весом до полутораста фунтов. При падении камни крушили все вокруг, раненым и убитым не было числа. А у пробоин в стенах крепости то и дело появлялись из-за ливневых завес штурмовые майсурские колонны. Сущий ад был в Мангалуре!

Гарнизоном Мангалура командовал майор Кемпбелл — опытный офицер, человек незаурядного мужеста. Кемпбелл ясно видел, что развязка приближается. Все труднее становилось сдерживать напор майсурцев и французов. Однако нежданно-негаданно фортуна повернулась к нему лицом.

На пятьдесят шестой день осады майор выстроил весь свой гарнизон. Трижды рявкнули в пасмурное небо английские пушки. Солдаты и сипаи трижды прокричали «гип-гип-ура!» Майсурцы были повергнуты в изумление — что за причина для торжеств?