София Волгина - Екатерина Великая. Греческий прожект

– Что же она учудила?

– Ни много ни мало, приказала заколоть их!

Екатерина усмехнулась:

– Такая княгиня кровожадная!?

– Стало быть, да. Так вот… мой муж чуть было ее саму не убил… вы же знаете характер моего Александра.

– Да уж, не сахар, наш обер-шенк.

Екатерина подумала о странностях Нарышкина: в быту такой на вид неприступный мужчина, а в постели, судя по жалобам жены, ни рыба ни мясо. Бедная его жена до сих пор в том положении, в каком сама Екатерина была в начале своего замужества со своим законным мужем, покойным Петром Федоровичем. Но сие положение ее подруга переносила как-то легко.

– Одним словом, – бойко продолжала Никитична, – мой Сан Саныч сегодни подал на нее жалобу в Софийский нижний суд в управу Благочиния Петербурга. Говорит, ее цветы за шесть рублев не стоят наших свиней за восемьдесят.

Анна Никитична выразительно посмотрела на Екатерину, стараясь рассмешить ее.

Обе прыснули и засмеялись.

Все еще вытирая слезы, императрица с иронией заметила:

– И будут его превосходительство обер-мундшенк Нарышкин бесконечно судиться с ее сиятельством Екатериной Дашковой, Двора Ее Императорского Величества статс-дамой, Академии наук директором и прочая и прочая…

Анна Никитична, довольная тем, что отвлекла подругу от тяжелых мыслей о Мамонове, поддакнула:

– Загрызут друг друга. Оба не отличаются уступчивостью. Они и прежде из-за пяти пограничных саженей не здоровались, а теперь…..

Екатерина, загнув бровь, заметила:

– Крутой нрав княгини и неуступчивый – графа, вот дело и дошло до суда. Хоть бы не дошло до смертоубийства. Несчастные люди! – глубокомысленно заключила она, и в самом деле, забыв на время о своем любимце.

Великий князь Павел Петрович получил известие о смерти генерал-аншефа Петра Ивановича Панина, брата бывшего своего воспитателя, покойного Никиты Панина.

Сидя в гостиной Гатчинского дворца, среди своих приближенных, Павел Петрович, повесив нос, говорил, с опечаленным видом:

– Не могу поверить, что в Москве скончался Петр Иванович Панин! Брат моего наставника Никиты Ивановича! Я так был к ним обоим привязан!

– Скоропостижно скончался, никто и не ожидал, – скорбно поглядывая на мужа, с сочувствием в голосе, отметила Мария Федоровна.

Адмирал Григорий Кушелев с чувством большой потери, молвил.

– Каков был человек! Герой!

Павел Петрович, как будто сам себе, молвил:

– Из всех кого я знаю, едино Петр Иванович никогда не искал ласки перед императрицей и ее фаворитами. Мне известно, что он всегда смело и прямо изрекал свое мнение, и единый из всех сенаторов позволял себе открыто не соглашаться с государыней.

Секретарь наследника, Обольянинов, обратился к нему с утешительными словами:

– Ну, не унывайте, Ваше Императорское Высочество! Петр Иванович, как и Никита Иванович, много сделал для вас и России, пусть земля ему будет пухом! Таковых, как он, отечество никогда не забудет!

Комендант Гатчины, Сергей Плещеев, тоже посочувствовал: – Да-а-а-а. Не стало такого полководца!

– Что и говорить: таковых, как он мало в целой империи. Их – по пальцам перечесть. Взять хоть, нашего дипломата Якова Булгакова, недавно истребованного из Семибашенной темницы.

Кушелев смотрел в рот Великого князя. Услышав известие об освобождении Булгакова, он сокрушенно поделился:

– Сказывают, он жил в крепости в каморке, как медведь в берлоге, на пять шагов в течение всей войны.

– Восемьсот двенадцать дней.

– Господи помилуй! – воскликнул Кушелев. – Как же его семья?

– Он не женат, но от какой-то француженки имеет двоих сыновей, кажется. Представь, что он за человечище! – говорил восхищенно Павел Петрович. – Сей человек во время заточения занимался переводом аббата де-ла-Порта «Всемирное путешествие» из двадцати семи томов.

– Да-а-а-а, – глубокомысленно, хотя никаких мыслей вовсе и не было, протянул фаворит Великого князя, камердинер Иван Кутайсов.

– И оное не все: он еще перевел поэму «Влюбленный Роланд», – сказал Великий князь.

Кулешов восхищенно качнул свою красивую, слегка поседевшую голову:

– И что же? Каковая ему уготована судьба теперь?

– Отправлен послом в Польшу. Награжден деньгами и поместьями в Белоруссии.

– Да, – вздохнул князь Куракин, всего лишь на шесть лет Петр Иванович пережил своего брата Никиту Ивановича. Каковые были мужи!

Кукешов поведал:

– Как Петр Иванович любил свою жену, Марию Родионовну, урожденную Ведель! Он постоянно, даже во время войны не хотел с ней расставаться и брал с собой.

Секретарь Великого князя, Обольянинов пояснил:

– Мария Родионовна – его вторая жена. Первая, кажется, урожденная Татищева умерла лет двадцать пять назад от чахотки. Все их семнадцать детей тоже умерли в младенчестве, об том говорила вся Москва и Петербург.

– Новая жена тоже народила ему много детей, – заметил князь Куракин.

Павел Петрович, вспомнив о некоторых советах своего воспитателя, о его конституционных замыслах, незаметно для себя высказался вслух:

– Да, сей человек значительно опередил свое время!

– Еще как опередил, – отозвался Куракин, как будто читая его мысли, – он, еще десять лет назад, а то и раньше, был озабочен составлением конституции, по примеру Британии. Хотя, вестимо, верховная власть всегда должна принадлежать государю.

– А что такое конституция? – задал вопрос Иван Кутайсов. Алексей Куракин с важностью изъяснил:

– Из нее следует, что государь не может действовать своевольно, а должен уважать законы.

Кутайсов, сдвинув свои крутые сросшиеся брови, моментально возразил:

– А я с оным не согласен! Полагаю, что государь должон действовать своей волей, самодержавно. И все тут! Когда Великий князь будет императором – он сам будет править по своему усмотрению! – сказал он, оглядываясь на Его Высочество.

Александр Куракин бросил взгляд на наследника, тот сидел с опущенными вниз глазами. Стало быть, он не разделял чьих-то взглядов. Но чьих? Куракин почувствовал, что высказался слишком открыто, а главное, совсем некстати.

Разрядить обстановку взял на себя, молодой камер-юнкер Федор Ростопчин:

– Господа, а ведь мало кто знает, что Петр Панин первый ввел в нашу армию егерей, состоящую из стрелков и легкой конной кавалерии.

– Он же написал и «Полковничью инструкцию», – оживился наследник. – Очень ценный манускрипт, скажу я вам. Мы с Кушелевым обсуждали его.

– А как отнеслась к его смерти государыня? – вдруг испросила Великая княгиня Мария Федоровна.

Павел Петрович поморщился. Князь Александр Куракин отозвался с сарказмом:

– Ну, как Ея Величество может отнестись к оному? Поверьте, Ваше Высочество, весьма равнодушно!