София Волгина - Екатерина Великая. Греческий прожект

К де Сегюру и Колиньеру подошли некоторые сотрудники посольства, у всех было подавленное состояние.

– Скорее всего, сие кончится тем, – сказал один из них, – что император Иосиф Второй бросится спасать свою сестру, направит своих австрияков во Францию. Быть войне. И ведь всем известно, кто мутит воду.

– Кто же?

– Некие Марат, Робеспьер, Деламон еще кто-то.

Все переглянулись, затем растерянно, вполголоса стали промеж собой переговариваться.

– Быть войне с австрияками… Марат, Робеспьер, Деламон… кто все эти люди? Кто-нибудь слышал о таковых? – вопрошал де Сегюр.

Сотрудники пожимали плечами и смотрели друг на друга в полном непонимании.

– А нас, следовательно, срочно отзовут, – довершил печальную новость де Сегюр. – Так что – собирайтесь… Что я скажу об оных событиях императрице Екатерине Алексеевне? – хватаясь за голову, вопрошал де Сегюр сам себя.

Никто ничего не отвечал. Понурившись, они разбрелись по своим кабинетам.

Известие, о разразившейся во Франции революции, для Екатерины стало полной неожиданностью. Точнее сказать, сия грозная новость прозвучала громом среди ясного неба. Екатерина долго не могла прийти в себя: со дня на день, она, гордая героическим шествием русского оружия, ожидала известия о полной победе над Портой, а тут таковые страшные события! Уставившись в одну точку, она раздумывала, что же может из себя представлять сия революция: бунт недовольного чем-то народа, какое-то восстание примерно, как пугачевское, гражданская война, али что-то иное? И, как назло, недавно уехал князь Потемкин! С кем она теперь обсудит возникшее положение во Франции? С Орловым – нет желания. И Мамонов вечно куксится, право, не ко времени!

Она спросила Безбородко, давно ли поступали депеши от посла во Франции, Ивана Матвеевича Симолина, на что тайный советник ответил, что недавно, но ничего особливого он там не узрел.

– Странно, – заметила императрица, – ничего особливого не заметил, а в стране революция, взята неприступная Бастилия! Что-то тут не так. – Может статься, сей немец, Симолин, предпочитает больше спать, а не бодрствовать?

– Государыня, а не послать ли нам ему письмо с гонцом?

Екатерина отвернулась к окну, подумав, сказала:

– Подождем до завтрева, а там и пошлем.

Рано утром был получен пакет из Франции. В восемь утра Безбородко был уже в ее дверях.

Дмитриев-Мамонов находился в кабинете императрицы.

– Читайте, – велела государыня, пока ей причесывали волосы.

Безбородко, развернув широкий голубой лист, принялся за чтение:

«Вчера вечером произошло восстание. Французская гвардия, соединившись с чернью, начала стрелять в отряд королевского немецкого полка. Отряд был выстроен на бульваре под моими окнами. Убиты два человека и две лошади.

На площади Людовика XV и во многих других кварталах – кровавые зрелища. Вот и сейчас, когда я пишу, стреляют под моими окнами, и я боюсь, что сия трескотня и шум продлятся всю ночь.

После захвата Бастилии толпа парижан собралась перед ратушей – Отель-де-Вилем, решая, что бы учинить далее.

Третьего же дни и вчера сожгли заставы на улице Бланш и в предместье Пуассоньер.

Все спектакли вчера были отменены по настоянию народа. Сегодни утром мне передавали, что ночь прошла неспокойно. Было нападение на главный штаб войск, помещающийся супротив меня, во дворце Ришель. Были стычки на Итальянском бульваре, на площади Людовика XV и на Елисейских полях. Стреляли из пушек. Надобно надеяться, что будет найден способ прекратить оные безобразия».

20 июля – депутаты Генеральных штатов от третьего сословия поклялись не расходиться допрежь не будет принята конституция Франции».

Мамонов, расширив свои роскосые глаза, вскочил с кресла и, прервав чтение, взволнованно произнес:

– Стало быть, революция во Франции свершилась, и королевская власть уничтожена?

– Не спешите, друг мой, – успокоила его Екатерина, – давайте дослушаем сообщение господина Симолина. Даст Бог, есть в нем что-нибудь не такое худое.

Безбородко продолжил чтение, а Мамонов, стоя за его плечом, впившись в письмо, не пропускал ни слова. После завершения чтения, Красный кафтан, задумчиво посмотрел, на уже причесанную государыню.

– Париж с ума сошел, государыня-матушка! – молвил он многозначительно. – Все оттуда побегут. Это ж надобно быть таковому, я еще намедни слышал от де Сегюра: министр финансов Жак Неккер, сбежал первым! Посол его величества австрийского императора Иосифа Второго, граф де Мерси, бросив свой дворец, бежал в деревню!

Безбородко покачал головой:

– Восстание сопровождается страшными убийствами… Да-а-а… Вестимо, Европа никак не ожидала… И мы не ожидали…

– Все оное, конечно, мерзость, но Симолин утверждает, что, – императрица паки взяла письмо в руки и, поискав глазами, зачитала:

«Жестокость и зверство французского народа проявились при всех этих событиях в тех же чертах, как и в Варфоломеевскую ночь, о которой мы еще до сих пор с ужасом читаем, с тою разницей, что в настоящее время, вместо религиозного фанатизма, умы охвачены политическим энтузиазмом, порожденным войною и революцией в Америке».

Екатерина отстранила листок:

– Вот что страшно, господа! И созыв «Генеральных штатов» ничего не дал Людовику Шестнадцатому!

Явно расстроенная императрица обратилась к Безбородке:

– Александр Андреевич! Отправьте нарочным к господину Симолину письмо с просьбой осветить полнее все происходящие события, с наивяще важным Нашим пожеланием, дабы он изучил причины, откуда произошла столь страшная революция. – Она помолчала. – И как есть, можливо, скорее, граф! – добавила она. – Понеже, мне хотелось бы прознать про оные резоны.

Такожде Екатерина попросила на следующий день, к полудню пригласить посла Франции в России графа де Сегюра.

Записки императрицы:

Во Франции произошла революция.

– Все не ложно удивлены, – говорила Екатерина взволнованно и даже запальчиво, как будто дело касалось не кого-нибудь, а ее, Российской императрицы. – Все поражены, граф, – выговаривала она де Сегюру во время последней его аудиенции с ней, – поражены тому, что французская монархия была уничтожена в течение тридцати шести часов… И ее король, – Екатерина, обиженно скривила губы, – вынужден соглашаться на все то, чего ваш разнузданный, жестокий и варварский народ требует от него с таковой дерзостью, и таковым повелительным тоном! При том, что несчастный король Людовик должон был почитать себя при сем за счастье, что народ соблаговолил удовлетвориться его отречением от своей власти и от своих прав!