Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Так какое же ты имеешь право отбросить, оттолкнуть от себя того, кто думает иначе? Именно ты, а не кто-то другой должен приобщить его к своей вере, потому что это не только твоя личная вера — это вера рабочего класса…

Приближался к концу уже год девятьсот седьмой. За несколько дней до рождества мать отметила особую приподнятость в поведении Игната.

Думала: вспомнил, что девятнадцатого день его рождения, исполнилось восемнадцать лет. С утра испекла пирог, поздравила.

— Ты, Игнаша, вечером друзей пригласи. Повеселитесь, не все ж о деле…

Зарделся: заняты, трудно собрать. Вот разве и день рождения, и рождество — все вместе…

Гостей он встречал сам. Всякий раз, поспешая на стук в дверь или просто на скрип крыльца — ждал, ловил ухом каждый звук, — пробегал мимо хлопотавшей на кухне матери, успевал шепнуть:

— Да не хлопочите, мама. Все же свои, неизбалованные. К тому же мы вовсе не застолья ради…

Но как матери не побеспокоиться! Сам-то вон как для сестренки Нюрочки расстарался — елку из лесу принес пышную-препышную и нарядил, как невесту. Встала Нюрочка утром — сказка в доме! Так она благодарно ласкалась к брату, что и теперь от него ни на шаг. Господи, не увязалась бы в комнату, не помешала бы разговорам…

— А я — под стол. Я буду тихо-тихо. Хочешь, Игната, с вами вместе спою: «Смело, товарищи, в ногу…» Я все-все слова песни знаю… Только я никому их не скажу, как ты меня учил.

— Видали конспиратора? — Игнат подхватил сестру, и она мигом оказалась у него на закорках. — Что ж, придется взять Нюрочку для кворума. Как большинство?

Шутил. А было не до шуток — этот самый кворум и не получался.

Стеклянная Радица представлена — Вася Кизимов в любое время дня и ночи появляется как из-под земли, и теперь он заявился первым.

Скромно примостился в уголке, листает книжку Алексей Федорович, теперь для Игната уже не учитель — друг. Как-то не приходилось задумываться, после училища выяснилось: на семь лет Павлов старше Игната. Разница немалая, но и не такая уж непроходимая…

С шумом забухал отцовскими валенками Мишка Соколов, с мороза шмыгнул носом:

— Федор, брат, просил передать: сам не придет и квартиру свою; говорит, под собрание предоставить не сможет! — И с непосредственностью, свойственной мальчишкам: — Шкура он, сдрейфил… А я с собой Мишку Иванова привел, на крыльце он у вас. Будем с ним на стреме стоять, чтобы вам стукнуть, если что…

Игнат шутливо надвинул Мишке на глаза его треух:

— А не замерзнете, наблюдатели? Тулупчик вон мой возьмите.

— У нас свой, на Мишку надетый. Мы с ним меняться договорились — один наруже, другой в коридоре отогревается…

Ну пацаны лет по тринадцать всего, а смекалки — на двух взрослых, подумал Игнат. Не раз дежурили уже на «посту», когда у Федора приходилось собираться. А сейчас старший Соколов — в кусты! Но если бы незадача с ним одним… Никто из тех, кто должен быть обязательно, не приехали из Дятькова, Песочни, Стари… Ни партийцы, ни сочувствующие, которые накануне вызвались сами получить у Игната литературу. От Паровозной Радицы лишь прибыл Аким. Но что это он, еще шапки не сняв, прямо от двери:

— Я на минуту всего… Забежал сказать: в прошлый раз по поводу листовок вызывали в контору завода для разговора… Нет, ничего не обнаружили — по подозрению… Я — им: «Хотите, расписку дам, что я ни при чем?» Так и вывернулся. А про себя решил: недалеко и до беды. Поэтому с занятиями уличных кружков у себя в Радице пока решил повременить… Ну, я потопаю: к тетке еще надо завернуть, она тут же у вас живет, на Подчищаловке. Если кто и заметил, что я к тебе, Игнат, заходил, всегда скажу: померещилось, это я к тетке…

Вася Кизимов, молчун, сжал кулаки, когда затворилась за Ухановым дверь:

— Такой же, как Федька Соколов, осторожный. Два сапога — пара…

Не договорил — влетела по своему обыкновению молнией, закутанная в башлык, заметенная снегом Груня-Агриппинка и скороговоркой:

— Едва добралась на попутных санях с нашими огорьскими мужиками. Вьюга. Интересно — надолго ль?

От смущения, но скорее от радости, что вновь видит ее, вспыхнули щеки Игната, помог размотать шарф. И тут же пришла догадка — многие не собрались потому, что замело дороги. И Панкова с Кубяком бессмысленно ждать. Выходит, сорвались сразу два заседания, которые намечали: окружного Брянского комитета и своего, Мальцевского. Но хуже — срывается вторая затея, ради которой съехаться должны были активисты. И затея эта — архиважнейшая: увезти с собой нелегальщину, которая скопилась у него в доме. Две причины вынуждают торопиться с переправкой литературы — опасно ее в одном месте хранить и она, как хлеб, нужна на местах.

Давно наладил Игнат связь с Московским комитетом РСДРП, постоянно или сам привозил оттуда, или ему по уговору доставляли все необходимое. И исправно от него расходились посылки туда, где их ждали. В последние дни привоз оказался особенно удачным — целый багаж. Снабдили его, оказывается, важнейшей для дела литературой. В первую голову это ленинские работы «Две тактики социал-демократии в демократической революции», «Социал-демократия и выборы в Думу», «Победа кадетов и задачи рабочей партии», «Как рассуждает Плеханов о тактике социал-демократов», «Выступление Мартова и Череванина в буржуазной печати», а также сборник статей из «Искры», брошюры с программой РСДРП, номера газет «Пролетарий», «Вперед», прокламации и воззвания на злобу дня. Словом, все то, чего ждут, что требуют в Песочне, Сукремле, Стеклянной и Паровозной Радицах, в Боровке на цементном заводе, да и в самих Брянске и Бежице. Так как же доставить все это на места, если сбор как назло сорвался?

Вскочил Кизимов:

— Каждый, расходясь, возьмет пачку-другую — и вся недолга!

— Не пачки — целые тюки во дворе в поленницах дров, в доме, в подполе… — огорошил Игнат. Не ожидал он, что так нелепо сорвутся и важные заседания, и разъезд по домам с драгоценной поклажей. Знать бы, в Огорь к учителям временно бы перевезти. Есть ведь на примете надежные мужики — пара саней, и все в безопасности. Обсуждал он уже с Груней такую возможность.

Груня будто прочла его мысли, сорвала со стены шаль:

— Меня наши огорьские в Людиново подвезли. Я — мигом, на постоялом дворе они. Вдруг согласятся помочь?

Сказала быстро, едва совладав с дыханием от сильного волнения: как бомба, эта нелегальщина… Но недаром с детства она не девчонка, а ветер, в свою, полетаевскую породу. Это ведь они по паспорту Смирновы, а по-уличному — Полетайки, Полетаевы… Деду, кажется, первому такую кличку прилепили: «Полетай-ка, дядя, полетай-ка…» За то, что идет по улице стремительно, полы пальто нараспашку, вот-вот оторвется от земли и взлетит. А Жиздра — город языкастый, с подковырочкой, да так, что б меткое словцо — на всю жизнь…