Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Совету и гарнизону предъявили ультиматумы.

И все же обреченные не соглашались сдаваться — у входа в Дом свободы заступили на пост солдаты запасных полков, несущих патрульную службу в городе, а в Совете развернулись бурные прения.

Рядовой двести восемьдесят восьмого полка Зубатов, сочувствующий большевикам, прямо заявил, что вызов в Калугу казаков — дело рук меньшевиков и эсеров, сидящих здесь, в зале, потому их надо немедленно арестовать. Он даже закончил резче:

— Предателям — пулю в лоб!

Члены большевистской фракции, очень малочисленной, тем не менее подали голос: следует связаться с Барачным городком и попросить командование запасных полков мирно договориться с карателями, чтобы они сняли военное положение и оставили город.

Председатель Совета прапорщик Абросимов, сам социалист-революционер, требовал отсрочки у полковника Бранта и комиссара Галина хотя бы на сутки-двое и категорически противился тому, чтобы обращаться за помощью к местным полкам.

Перепалка словесная была оборвана пулеметно-ружейным огнем, раздавшимся от ворот и из сада. Казаки ворвались в Дом свободы и скрутили руки членам Совета.

Гарнизон, расквартированный в Барачном городке, подчинился приказу и сдал оружие.

Весть о событиях в Калуге полетела по железнодорожному телеграфу и телефону в самые разные концы. Приняли ее и в Брянске. Но похожее скорее на крик отчаяния, сообщение несло в себе мало конкретных сведений.

Оставалось связаться с близлежащими городами — Орлом и Тулой, чтобы с их помощью сложить более или менее четкую картину. И, конечно, следовало соединиться с Москвой, с областным бюро.

Член бюро и заместитель председателя Моссовета Ломов-Оппоков, не скрывая тревоги, известил Фокина:

— Положение очень серьезное. Можно сказать так: Временное правительство объявило гражданскую войну и уже одержало первую победу в Калуге. То, что мы, большевики, предчувствовали, свершилось: теперь уже не Корнилов, а сам Керенский во главе буржуазии открыто двинулся против народа, который он в течение семи месяцев одурачивал пышными речами… Передо мною статья, которую мы готовим в ближайший номер нашего «Социал-демократа». Когда получите газету, будет достаточный материал для агитации и пропаганды… Теперь же вам, на местах, надо усвоить одно: разгром Калужского Совета — часть зловещего заговора, направленного в самое сердце России, в губернии Центрального промышленного района.

В Москве стало известно, сообщил далее Ломов, что главнокомандующий Западным фронтом издал приказ за номером 1140, согласно которому к 1 ноября должны быть расформированы все запасные части фронта. А где они расположены? В первую очередь в самых крупных промышленных городах центра страны. Генерал Черемисов уже потребовал от Петроградского Совета вывода революционных войск. Теперь такое же требование предъявляется Москве — фронту якобы понадобились запасные артиллерийские бригады. Но это уловка: в Москве расквартирована легкая артиллерийская бригада, к тому же укомплектованная пушками устаревшего образца, которые не нужны на позициях. Между тем командующий Московским военным округом полковник Рябцев лживо уверяет, что это не расправа с революционной бригадой, а мера, вызванная стратегической необходимостью.

Связь была неважная, к тому же, видимо, Ломов не все мог передать по телеграфу: Калуга как раз находилась между Москвой и Брянском, и связь шла через нее. Но все же Георгию Ипполитовичу удалось сказать Фокину самое существенное.

Да, события развивались круто!

Всего лишь три дня назад, возвращаясь из Москвы, Игнат сошел с поезда в Калуге.

Совсем не пахло грозой на тихих тенистых улицах, ничто не предвещало страшных событий. В комнатах бывшего губернаторского особняка заседали по фракциям депутаты, стрекотали барышни за пишущими машинами, сновали в дверях мальчишки-курьеры и деловито, с крестьянской основательностью смолили самосад у ворот парка солдатские патрули.

И вот теперь, должно быть, в пустых и гулких коридорах Дома свободы ветер гоняет клочки бумаг и у дверей, изрешеченных пулями, застыли суровые и неразговорчивые казаки.

Как же случилось такое в городе, о котором он никогда не забывал, которому старался помочь?

Не всегда это удавалось, но нередко, направляясь домой, в Брянск, после бюро или пленумов Московского областного комитета партии, Игнат хотя бы на несколько часов стремился остановиться в Калуге. И всякий раз, когда там задерживался, отшучивался:

— Манят воспоминания юности… Кульков по первости хмыкал:

— Оно, конечно, приятственно заглянуть в помещение суда, где объявляли приговор, — и заключал уже без юмора: — Все ж чужая губерния…

— По-вашему, следует отменить лозунг Маркса? — улыбка Игната таила явный подвох.

— Это какой лозунг? — менялся в лице Кульков и тут же спохватывался. — А-а, «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Так то — в масштабе!..

— А масштаб начинается сразу за окном.

Из окна главной конторы арсенала открывались излука Десны и синие лесные дали. Но Игнат намекал не на этот расчудесный природный вид. За рекой — Бежица со своим гигантом заводом, дальше, за синим лесным крылом, Паровозная Радица, Дятьково, Людиново, Ивот, Старь…

Не всех их надо тащить на помочах. Бежица или Людиново сами сто очков дадут Брянску. У них не только сильные организации — самостоятельные связи с ЦК в Питере и областным комитетом в Москве: туда шлют телеграммы и письма, оттуда приходят к пим брошюры, газеты, приезжают докладчики, лекторы.

Короче, на шее у города не сидят.

Однако чуть ли не с первого дня Игнат все силы города и округи сложил будто в один котел.

Нужны, скажем, агитаторы в полки гарнизона — просит Медведева Александра, Шоханова или Иванова выделить для разговора с солдатами лучших рабочих-большевиков. В свою очередь, готовится многолюдный митинг в Бежице — неминуемо ехать туда в помощь то Семену Панкову, то Балоду, то Кулькову.

Панков Семен и Карпешин по настоянию Фокина, кстати, почти все время проводят то в гарнизоне, то колесят по уездам и волостям. В деревни и в города Орловщины, а то и в сам губернский центр выезжают целыми бригадами рабочие Брянского завода — разъясняют, кто такие большевики, какая у них программа и цель.

Людиновцы, те помогают сплачивать силы пролетариата и сельской бедноты и в своих, калужских, краях, и рядом, в соседнем же Брянском уезде. А что делить?

Все верно: мастеровой или мужик что калужский, что орловский — свой брат трудяга. Только ведь опять же не получилась бы врастопырку пятерня! На словах, умозрительно можно представить себе этот «общий котел». Но как в натуре определить классовую единую мощь, во имя которой все и складывается, как говорится, до кучи?