Иван Кудинов - Окраина

Жили Ядринцевы в конце города, на Песках, близ водочного завода, в большом деревянном доме, с каменным фундаментом-полуэтажом. Искусно отделанная ажурная терраса выходила в сад, утопая летом в пышной зелени, а зимой в снегу, и сама казалась частью сада — любимого места детей и взрослых. Вокруг дома, в саду, такое обилие цветов, что даже Февронья Васильевна, натура тонкая и любознательная, не знала всех их поименно… Сад старый, полузаброшенный — в таинственной глубине его вольно разрослась калина, увитая снизу доверху тугими жгутами дикого хмеля, а высокая хлесткая трава, вперемешку с буйными зарослями папоротника и дудчатого борщовника, могла скрыть взрослого человека. Не сад, а таежные дебри. Узкие тропки разбегались во все стороны, манили, уводили в потаенные углы, где и днем бывало сумрачно, прохладно и жутковато. Чудилось, что в этой траве, в непролазных папоротниках кто-то хоронится, выжидает… Горничная Агнюша, девица лет двадцати, румяная, крепкотелая, кровь с молоком, как-то рассказывала о своем женихе, который по большим да малым дорогам разбоем занимался, но разбойник он, по словам Агнюши, выходил незлой, а даже напротив — благородный, потому как все награбленное добро нищим да сирым отдавал; за свою доброту и на каторгу угодил… Агнюша на этом месте своего рассказа печально вздыхала и добавляла таинственно, шепотом, что-де возлюбленный непременно вернется, он ей слово твердое дал — никакие каторги-застенки не удержат добра молодца! И ждет она его со дня на день, ждет и надеется…

Ночами, когда дует ветер и шумят березы в саду, Коля просыпается и лежит, затаив дыхание, прислушивается. Мерещится, что Агнюшин возлюбленный, разбойник с больших и малых дорог, явился наконец, крадется садом и сейчас, вот сейчас влезет в окно… Сердце замирает от жуткого ожидания. Но проходит час, проходит ночь, другая, третья, а его все нет и нет. Агнюша в последнее время все реже и реже о нем вспоминает, ходит грустная, потерянная, жаль на нее смотреть.

И Коля, несмотря на свои ночные страхи, думает: пусть бы уж он лучше пришел, этот разбойник, а то Агнюша совсем изведется…

Самая приметная, широкая и торная тропинка пересекает сад как бы по диагонали, идет по склону Шведской горы и, обогнув овраг, взбегает на вершину, к большому каменному кресту, под которым покоится прах томского коменданта Де-Вильнева. Чугунная плита вросла в землю, веет от нее покоем и незыблемостью… Рассказывают, что комендант был человеком исключительной храбрости и высочайшего благородства — за всю свою жизнь он не сдал ни одной крепости. Ни одной! Какое счастье прожить такую прекрасную, безупречную жизнь!..

Коля мысленно рисовал себе образ коменданта, и он у него выходил похожим то на генерала Багратиона, то на легендарного Дениса Давыдова. «Нет, братцы, нет: полусолдат тот, у кого есть печь с лежанкой…» — шепотом произносил Коля и, замирая, смотрел вниз, по склону, где остались дом, и сад, и весь нижний луг, все Пески как на ладони, да и выглядели они с высоты птичьего полета с ладонь, дома казались игрушечными… Дух захватывало.

Давыдовские стихи будоражили воображение, волновали, и всякий раз, поднимаясь на Шведскую гору, к могиле коменданта Де-Вильнева, Коля испытывал острое, неизъяснимое желание быть таким же сильным и храбрым, стать солдатом, а не полусолдатом…

И дома, за ужином, когда, будто в насмешку, подавали к столу сладкую запеканку с вареньем, Коля, глотая слюнки, мужественно отказывался. Февронья Васильевна встревоженно смотрела на сына, прикладывалась губами к его лбу — нет ли жара. Агнюша загадочно улыбалась.

— Да нет же, нет! — пылко уверял Коля. — Я совершенно здоров. Просто не хочу. Понимаете: не хочу.

— Конечно, понимаем, — говорил отец, обнимая сына за худенькие плечи. — Коли не по душе, значит — не по душе…

Коля признательно смотрел на отца. Они выходили в сад и, не сговариваясь, направлялись в его глубину, по дорожке. Быстро темнело. Они шагали рядом, касаясь друг друга руками. Молчали, словно боясь нарушить установившееся меж ними понимание, ту внутреннюю связь, которая так радостно и горячо их сближала.

Сад был полон шорохов, звуков. Пронеслась низко над головой то ли птица, то ли летучая мышь, чуть не коснувшись крыльями. Светились, горели звезды. И волглая, отяжелевшая трава пахла спелой дыней.

— Какая прелесть наш сад! — изумленно сказал Коля, оборачиваясь к отцу и почти не видя, не различая в густеющих сумерках его лицо. — И овраг, и луг, и речка Ушайка… Я думаю, лучшего места на всем свете не сыскать. Правда, папа?

— Конечно, не сыскать, — согласился отец. — Стало быть, хорошо, что мы переехали в Томск?..

— Прекрасно! Знаешь, только одно мне непонятно: отчего люди не ценят красоту, не понимают друг друга?

Отец приостановился, удивленно спросил:

— Это ты сам так решил, насчет людей, пришел к такой мысли или от кого-то слышал?

— Сам. А что?

— Нет, нет, ничего, — улыбнулся отец. — Взрослый ты уже, можно сказать, а я и не заметил, просмотрел, как ты вырос… Что в гимназии? — вдруг он спросил, и Коля понял, что все это время, пока они шли и о чем-то говорили, отец думал об этом — вполне возможно; что отец догадывался, отчего приходил он из гимназии с синяками и в грязном вицмундире, и теперь хочет, чтобы Коля сам обо всем рассказал, во всем признался.

— В гимназии? Нормально, — с уклончивой осторожностью ответил Коля. — Занимаемся.

— Никто не обижает?

— Меня? Нет, никто…

— Ну, тогда хорошо, — сказал отец. Шелестели в воздухе падающие листья, шуршала под ногами пожухлая трава, и ночь вкрадчиво и медленно обнимала все вокруг…

— А помнишь, как мы жили в Тобольске? — спросил через минуту отец. — Да нет, вряд ли помнишь, ты же еще совсем был маленький.

Коля попытался вспомнить то время, но в памяти сохранилось лишь одно событие — длинная зимняя дорога, ослепительно белый снег и монотонно-тягучий, нескончаемый скрип полозьев…

— Мне казалось тогда, что мы едем бесконечно долго, — сказал Коля. — Еще помню: лежу под чем-то очень тяжелым, мягким и все время прошу: уберите, жарко… А кругом снег. Полозья скрипят. Кони похрапывают.

Отец удивился:

— Неужто помнишь? Это мы переезжали из Тобольска в Тюмень. Тебе было четыре года. Три дня ехали. По трем рекам: сначала по Иртышу, потом по Тоболу, а после повернули на Туру… Неужто помнишь?

Ночью Коля проснулся, лежал с открытыми глазами, глядя в темноту, прислушиваясь к странным шорохам за окном, в саду, и без всякого страха думал об Агнюшином женихе — разбойнике, который почему-то так и не появился в эту осень. Вдруг скрипнула дверь, Коля вздрогнул и затаил дыхание. Но это был не разбойник… Да и зачем бы Агнюшиному возлюбленному идти в Колину спальню?..