Иван Кудинов - Окраина

— Да что ж это за вода, курице по колено! — говорили ему. — Неужто другого места нет?

— Вода-то водою, — отвечал Рагузинский, — да важно, откуда она течет… — И пояснил свою мысль: — Кяхта, можно сказать, единственная в округе речка, которая течет не из Китая, а в Китай…

— Разве это имеет какое-то значение?

— Имеет, — сказал Рагузинский. — Имеет, господа! Мы хотим, как вы знаете, жить в мире и хорошо торговать с китайцами. Но коварство и злоба китайских купцов и торговцев мне давно известны, при случае они могут и воду отравить, если эта вода течет не к ним, а от них… Так что обережа не помешает.

Так была основана Кяхта, ставшая впоследствии городом сибирских миллионеров, где насчитывалось всего лишь около сорока домов… Но какие это были дома! Построены с размахом, на широкую ногу. Здесь все было прочно, изысканно. И, как нигде, контрастно. Голая степь, дыхание пустыни и синеющие вдали горы; монотонное, на одной ноте звяканье ботала, подвешенного на шею вола, и звуки рояля, доносящиеся из открытых окон лушниковского или трапезниковского особняка… Степные наездники на маленьких косматых лошадках; важно и медлительно, как само время, шагающий верблюд, с узкоглазым и бронзоволицым номадом, сидящим меж горбов, завернутым, несмотря на жару, в тяжелую баранью шубу; и разговор в гостиной миллионера Лушникова, куда был приглашен в этот вечер и Ядринцев, о знаменитом парижском портном Ворте, которому заказаны платья для жены и дочери. Дочь тут же, красивая, неглупая, но излишне кокетлива. Картины, гобелены, зимний сад, обширный двор с бассейном… Напротив лушниковского дома — воздвигнутый итальянцами кяхтинский собор. Лушников степенный, медлительный, говорит озабоченно:

— Англичане удобные партнеры, торговать с ними выгодно, одно плохо — не под рукой живут. Но ничего — торгуем. На лондонской верфи пароход «Иннокентий» построили для нас, на воду спустили — через Ледовитый океан, по Енисею и Ангаре, переправим в Байкал… Жаль Кяхта у нас мелконькая, а то бы мы сюда «Иннокентия» доставили! — смеется, поглядывая весело на племянника своего Ивана Ивановича Попова. — Вот я советую Ивану ехать в Лондон, а он собрался в Париж. Чего там не видел? А из Лондона мог бы на «Иннокентии» приплыть… Не желает. Науки, вишь ли, его больше привлекают. Ну, что ж, каждому свое. А коли так, подымаю тост за процветанье русской науки!.

Любят у нас в России произносить громкие тосты, думает Ядринцев, лишь пригубливая бокал. Проклятый почечуй хоть и отпустил немного, но еще дает о себе знать. Надо быть осторожным — впереди трудный путь.

— Зачем вам, Иван Иванович, Лондон или Париж? — говорит Ядринцев. — Ничего нового вы там не найдете, все давно известно… Пойдемте лучше на Орхон. Откроем Каракорум.

— Вы так убеждены, что откроете?

— Ни минуты не сомневаюсь.

Он удивлял всех своей уверенностью. А между тем и до него немало делалось попыток отыскать следы загадочного Каракорума. Но все они кончались неудачно.

И вот в начале июля экспедиция вышла из Кяхты — небольшой караван: пять человек, десять лошадей, две тележки-сидейки… Двигаясь, на юго-запад, намереваясь уже завтра достичь Буры. Однообразная степь уныло простиралась перед ними — бесконечная, как песня кочевника. Но постепенно картина менялась: мелькнуло слева небольшое озеро, окаймленное зарослями ивняка, все чаще стали попадаться березовые и сосновые перелески, возникла где-то на горизонте, словно мираж, дымчато-синяя гряда далеких предгорий и не терялась из вида до тех пор, пока сгустившаяся тьма не поглотила ее; некоторое время шли наугад, в сплошной темноте… Наконец остановились у какой-то юрты. Переводчик объяснил хозяину, кто они и куда направляются, и через минуту-другую гости уже сидели вокруг весело горевшего очага; в задымленном казане варилась баранина…

А утром, выйдя из юрты, Ядринцев невольно зажмурился: все вокруг — и долина реки, и сама речка Бура, протекавшая неподалеку, и дальние горы — были залиты солнцем. Ядринцев увидел Дуброву. Яков Павлович шел от реки, ведя в поводу трех лошадей, остальных гнали проводник-монгол и хозяин юрты, маленький бронзоволицый крепыш.

— Бачите, Миколай Михайлович, який денек разгулявся! — крикнул Дуброва. Быстро собрались, поблагодарили хозяина за ночлег и тронулись в путь. Позже узнали, что ночевали в юрте известного в этих краях конокрада. Смеялись от души, вспоминая, как помогал он утром разыскивать и запрягать лошадей, каким гостеприимным оказался… Навстречу тянулись навьюченные верблюды. Скакали, обгоняя друг друга, всадники; гортанные голоса их доносились издалека. Степь, казалось, звенела, была пестра от разнотравья; вдоль дороги, по обочинам, цвел голубой ирис, желтели бутоны полевых маков…

Переправились на правобережье Буры и вскоре выехали к озеру Цого. Отсюда, по словам проводника, рукой подать до слияния Орхона и Селенги. Степь как бы на глазах поблекла: появились солончаки, овраги, каменистые выдувы; потом снова пошла зеленая равнина… Назавтра поднялись на перевал Халюн, благополучно миновали опасные горные болота и спустились к Хара-Толу, притоку Орхона, пройдя в этот день более пятидесяти верст. Вечером валились от усталости, а утром стоило немалых усилий, чтобы подняться и двигаться дальше. Ядринцев, кажется, вовсе забыл о своих недугах, жил одной мыслью: добраться, во что бы то ни стало добраться до Орхона, достичь Хара-Балгусана, где, по расчетам его, находились развалины Каракорума… Время потеряло для него привычный смысл, и он измерял его теперь не часами и минутами, а пройденными верстами.

И вот на исходе третьей недели блеснули вершины Орхона. Отряд обогнул гору с севера, двигаясь вдоль урочища, переправился через мелководную протоку, прошел еще верст семь на закат… И вдруг ярким светом полоснуло по глазам — взору открылась обширная долина, горы словно расступились перед нею…

— Хара-Балгусан! — торжественно объявил проводник.

Громадные черные валы возвышались в центре долины. Медлительно кружил над ними, распластав крылья, огромный коршун. Знойное марево струилось, переливалось, дрожало над впадинами.

Все спешились, взволнованно заговорили. Невероятным казалось, что пройдено более семисот верст — и вот они у цели! Но будет ли цель достигнута? И не обманут ли их эти загадочные развалины?..

Поручик Смысловский, исполнявший обязанности топографа, предложил немедленно начать осмотр и съемку местности. Дуброва поддержал его, но проводник решительно запротестовал:

— Нельзя! Навлечете подозрение местных жителей. Все дело испортите.

— Но как же быть?

Проводник надвинул войлочную шляпу на брови, поскреб затылок: