Дэвид Гилман - Бог войны

– Он отнял мою руку лучника и брата, находившегося в моем попечении.

– А взамен привел тебя сюда, наделив яростью и амбициями. Для безродного душегубца у тебя на диво обостренное представление о чести, и, осмелюсь предположить, оно досталось тебе от отца и твоего владыки, но ты переступил черту, Томас.

Обладание сумрачной тайной об отце Христианы заставляло Блэкстоуна чувствовать себя татем в ночи, страшащимся внезапного удара ножом в глотку. Чтобы отвлечься, он вновь наполнил свой бокал на случай, если чувство вины написано у него на лице.

– Как это, господин? – спросил он, поднимая глаза и глядя поверх его края д’Аркуру глаза в глаза.

– У странствующих по дорогам – жестянщиков и монахов, купцов и старьевщиков – баек в достатке. И твое имя уже славится. Ты диковина, Томас Блэкстоун. – Протянув ноги к огню, д’Аркур почесал одного из псов за ухом. – Ты куда сложнее, нежели я считал. Ты сжигаешь и убиваешь, но не позволяешь насиловать женщин и убивать детей. Ты лишен родословной и насмехаешься над нашими представлениями о рыцарстве. Однако же следуешь им.

Они покинули замок д’Аркур с запасом провизии и мешком серебряной монеты, предоставленным д’Аркуром в качестве приданого Христианы. Бланш и Христиана обменялись обещаниями скоро свидеться, женщины пролили свои слезы и призвали священника д’Аркура, дабы благословил их на благополучное путешествие домой. Охранительную длань Господню подкрепили еще десятком воинов, коим надлежало следовать за ними в пристойном отдалении, а затем повернуть вспять, когда их подопечные подъедут к Шульону.

– Нам бы следовало остаться, Томас, – заметила Христиана. – Нынче Рождество, и это был мой последний шанс повидаться со всеми.

Блэкстоун бросил взгляд на нее. Она выглядела достаточно счастливой, но кто же знает этих женщин? Не дуется, что уже хорошо, и не поджимает губ из жалости к себе, что еще лучше.

– Я знаю, ты не любишь танцевать и, наверное, малость завидуешь господам, декламирующим красивые вирши, но они утешительны для души, как молитва, вознесенная в смирении, – продолжала она, не переводя дыхания. – А еще надвигается ненастье, я верно чувствую, и мой плащ промокнет. Уж лучше бы погода склонилась или туда, или сюда. Дождь или снег. Все не так, как надо. А ты знаешь, что на юге этой осенью пропал весь урожай? Лило ливмя. Будет голод.

Он знал. Потому-то д’Аркур и изложил ему свой план. Чем дальше к югу, тем ожесточеннее конфликт. Соперничающие командиры, воюющие на одной и той же стороне, дерутся за каждый город и замок, а солдаты французского короля ведут беспрестанные бои от цитадели до цитадели в незатихающих распрях. Д’Аркур проведал, что в городе Сент-Обен утвердили местный монетный двор, сколотив большую денежную сумму – скорее всего, для платы одному из французских гарнизонов. Если Блэкстоун со своими воинами изыщет способ проскользнуть между противоборствующими сторонами и подмять монетный двор или перехватить деньги при перевозке, он радикально подорвет способность французского короля платить своим войскам на юге. Может ли быть лучший способ послужить собственному королю, воспрепятствовать врагу и заручится столь нужными деньгами для своих людей? Этот план чреват опасностями, но все-таки заслуживает внимания Блэкстоуна.

Однако Христиана была еще не готова избавить его от своих ласковых попреков.

– И Генри в Аркуре был в безопасности. В уюте и тепле. Марсель – просто чудо! Прямо моя десница. Нет, моей десницей была Бланш; он же был шуйцей [32] Левая рука, тогда как десница – правая. . Мне будет его недоставать.

Пребывание в Аркуре научило Томаса терпению, и он понимал, что просит от нее слишком многого. Он помалкивал, наблюдая за ее губами, ничуть не меньше искушающими его и когда она говорила, и когда целовала. Блэкстоун придержал коня. Христиана даже не заметила. Ее монолог продолжался еще несколько шагов, прежде чем она сообразила, что мужа рядом нет.

Он оглянулся на телохранителей эскорта, следовавших за ними в нескольких сотнях ярдов позади. Они тоже остановились, глядя, что собираются предпринять их подопечные.

– В порядке ли дитя? – внезапно встревожилась Христиана.

Спеленутый Генри лежал в своей колыбельке, привязанной с одной стороны вьючного седла, уравновешенного с другой сундуком с платьями Христианы. Ребенок не издавал ни звука, и Блэкстоун заключил, что колышущаяся поступь иноходца ничуть не хуже покачивания колыбели. Он устремил взор вдаль, озирая голые сучковатые леса.

– Когда я выхватил тебя в лесу из-под носа у тех богемцев и мы едва не утонули, ты была вздорной, как крестьянский терьер-крысолов; а когда ухаживала за мной, ты была отважна и самоотверженна, приглушив собственное горе. Но с той поры, как ты оказалась в компании Бланш, это было как прилив, гонящий воду вверх по реке. Темные воды поглощают все, что когда-то там было. И с тобой то же самое. Ты стала домоседкой, утопающей в потоке ветреных сплетен и шикарных одеяний.

– Томас, я провела… – запротестовала она, насупившись.

– Христиана. Я еще не договорил, – твердо, без нотки гнева произнес он. – Мне хотелось бы дать тебе больше. Я не могу. Наши судьбы и имущество будут переплетены. Все, что у меня есть, – твое, но ты солдатская жена, а не супруга дворянина, и всех нас ждут трудности и опасности. У тебя не будет благородной компании, в лучшем случае купеческая жена, чтобы помочь с ребенком в чем понадобится. Я могу отлучаться из дома на недели. Мое сердце и моя постель принадлежат тебе, но все остальное требует моего внимания. Прими эту жизнь или возвращайся к Бланш. Она встретит тебя с распростертыми объятьями. Я буду наведываться время от времени. Ребенок твой, пока ему не исполнится семь, и тогда он станет моим. Ты должна решить, чего хочешь. И я молюсь, чтобы это был я.

Вручив ей поводья иноходца, он развернул своего коня вперед. Это риск, но необходимый. Следовать ли за ним – решать ей. Но если последует, то отвернется от удобств замка Аркур и они встретят свое неопределенное будущее вместе.

К весне Христиана давно отделалась от отчаяния, охватившего ее при виде состояния дома, который Блэкстоун занял для них. Он жил в одной комнате, не обращая внимания на прискорбное состояние остальных, служивших пристанищем Сакету и его людям. Она потребовала у Томаса – и получила – дюжину горожан вместе с женами, чтобы убрать все следы грязи и вымыть весь дом сверху донизу с уксусом. А как только трубы были прочищены и очаги разожжены, она обыскала всю округу в поисках розмарина и других трав, чтобы сжечь их, наполнив благоуханием зловонную атмосферу немытых людей, собак и нечистот, оставленных ими после себя. Для комнат, которые она навещала нечасто, было довольно и свежего тростника, но она настояла, чтобы полы в остальных застелили тростниковыми циновками. Ни одна женщина не может мести своими юбками по рыхлому настилу, не зацепившись, пока его не утопчут за месяцы хождения туда-сюда. К собственному удовольствию – и изумлению, – Блэкстоун понял, что влияние Бланш д’Аркур сыграло свою роль. Христиана стала госпожой в собственном доме, хоть и не отстранилась от горожан на недосягаемую высоту. То, что она дочь бедного французского рыцаря, дало ей преимущество обращаться к любому из них – ремесленнику или работнику, прачке или белошвейка – с простым достоинством, внушающим уважение. Брат Симон делился с ней своими познаниями о лекарственных зельях, и она рассыпала по всему дому полынь и блошницу, перетертые с ромашкой, чтобы не позволять паразитам плодиться. Тщательно расспросила и приставила к делу слуг, как и дворецкого для надзора за ними. На него была возложена ответственность за ведение счетов по хозяйству, а он, будучи членом городского совета, представил Блэкстоуну реестр трат и необходимого для поддержания города и его населения на протяжении следующего года. За несколько коротких месяцев Христиана сделала жилище домом и организовала небольшую челядь для поддержания в порядке и его, и причитающихся к нему огородов. Организовав разведывательную вылазку, чтобы изыскать способ прибрать к рукам монетный двор короля Филиппа, Блэкстоун по возвращении обнаружил дом – пусть и лишенный гобеленов и украшений, зато теплый и уютный, подобающий человеку, взявшему город, а теперь простершему над ним свою защиту.