Дэвид Гилман - Бог войны

– Как мы можем защитить Генри? – спросила Христиана.

– Брат Симон велел мне напоить воздух благовониями. Используй те зелья, что у тебя есть. Он сказал, нужно жечь можжевельник, и мы должны пить яблочный сироп, можешь ты это сделать?

Кивнув, она прянула к нему в объятья.

– У нас новорожденный сын, которого Бог может забрать обратно, – шепнула она ему в грудь.

– Так это работа Бога? – Он не мог скрыть раздражения. – Истреблять сирых, у которых и так-то ничего не было? Это не Бог, это природа. Как моровая язва у скота. Бог не питает зла к бедным коровам. Это свыше нашего понимания. Мы не можем ничего поделать, остается лишь переждать.

– Ничего поделать? Этого ты от меня ждешь? Курить благовония и пить сладкую яблочную водицу? В Париже есть врачи, многие из них евреи. Они знают, что делать, – в озлоблении возвысила она голос.

Блэкстоун закрыл окно.

– Христиана, когда это поветрие достигнет Парижа, оно будет разить нищего и дворянина наравне быстрее орды варваров. Оставайся в доме и саду, а слуги пусть остаются у себя, подальше от тебя и ребенка.

– А где будешь ты?

– Повсюду, – ответил он, – и будут дни, когда я даже не смогу вернуться в эти стены. Я не рискну принести это на себе и потому буду оставаться снаружи, чтобы убедиться, что я его не подцепил.

– Ты собираешься выйти? – недоверчиво переспросила она.

– Надо предупредить селян. Мои люди нуждаются в ободрении.

Она ощетинилась на него, как волчица, защищающая свой выводок.

– Нет, Томас! Я этого не допущу! Ты отец мальчика! Они крестьяне, живущие и умирающие в собственной грязи что ни день. Твой долг быть здесь с нами. Защищать нас!

Она утерла с глаз слезы гнева, а Блэкстоун даже не пытался ее осадить, видя, что она поддалась страху. Что ж, ее можно понять; ему доводилось видеть, как страх ломает крепких мужчин своей заразительностью, высасывающей у человека силы. Он такой же могучий враг, как впавший в боевой раж солдат, размахивающий секирой. И видеть, как близкий твоему сердцу человек поддается панике – все равно что видеть, как его уносит течением. Он схватил Христиану за запястья, позволив ей сопротивляться, звуками голоса успокаивая ее, вынося к свету из пучины паники и гнева.

– Христиана… Христиана… тс-с… слушай меня… слушай… сделай глубокий вдох… и слушай меня.

Она перестала извиваться, не в силах податься в его крепкой хватке ни туда ни сюда. Блэкстоун поцеловал ее слезы и разжал руки, охватив ее лицо ладонями.

– Я защитник этих людей. Это мой долг – не только перед тобой, но и перед ними. Их надо предупредить, иначе я буду таким же никудышным, как человек, владевший городом до меня. Когда меня здесь не будет, эти люди будут смотреть на тебя. Они увидят молодую мать, напуганную ничуть не меньше их, но сильную и твердую в своей вере. Будь такой женщиной, Христиана, не только ради меня, но и ради горожан и нашего сына.

Тело Христианы обмякло, и она отступила от него.

– Бланш просила меня быть сильной, когда тебя принесли в замок. Меня стошнило, когда я узрела твои раны, но возложила руки на них и очистила их. Я ухаживала за тобой. Тут другое.

Не обмолвившись больше ни словом, он взял свой плащ и портупею.

– Я буду высматривать тебя со стен, – кротко проронила она, забывая о гневе. – Храни тебя Бог, Томас. Всех нас.

Опыт подсказывал Блэкстоуну, что у Бога зачастую хватает иных забот.

Горожане тоже несли ответственность за собственную безопасность, и Гино позаботился, чтобы на подкрепление к страже на городских стенах пришли мужчины города. Едва забрезжила заря, как Блэкстоун выступил в путь с четверыми воинами, включая Мёлона и Гайара, и хотя ему хотелось взять с собой двух лучников для поражения врага издали, но идти на риск потерять их из-за мора он не желал. Пара английских лучников с половиной колчана стрел стоят дюжины хобиларов. Они слишком ценный ресурс. Когда Талпен и стража монастырских баррикад увидели, что Блэкстоун готов в путь, это укрепило их перед страхом, тяжким бременем лежавшим в их душах и грозившим скоро закрасться в их умы, помрачив их. Для них бросить посты – все равно что ночью удрать в колдовской лес, где духи мертвых пожрут их. Один из лучников по прозвищу Уотерфорд, проводив взглядом всадников, скрывшихся за горизонтом, принялся невозмутимо натирать древко лука промасленной ветошью с неспешной, успокоительной лаской. Рыцарь со шрамом может напугать до усрачки самого Сатану, поведал он Талпену и остальным, и коли мор узрит его приближение, то поворотит туда, откуда пришел. И кто же из них стал бы с этим спорить? Репутация и свирепый облик Блэкстоуна – единственное, что встало между ними и дьявольским семенем. Мэтью Хамптон покрутил в пальцах древко стрелы и поправил сбившееся гусиное оперение.

– Истинно, – негромко молвил он, – но я рад, что он не взял меня с собой.

Первые две деревни были по-прежнему прибежищами безопасности, и Блэкстоун растолковал их жителям, как перекрыть тропы. Палисады, нарубленный кустарник и заточенные колья будут достаточно красноречивым предостережением для любого бесприютного беженца. Никто не протянет руку помощи никому из чужаков. Они должны зарезать оставшийся скот и выдавать зерно и копченую рыбу из своих запасов строго отмеренными пайками. Быть может, уповал Блэкстоун, чума и вовсе минует их стороной. В годину мора маленькие деревни обычно в большей безопасности, чем малые и большие города. Чем меньше людей, тем меньше шансов подцепить заразу.

Несколькими милями дальше тропа лесорубов вывела их к деревушке, где жили пять семей из десятков трех человек и где еще не видели на дороге никаких странников. Скорее всего, их уединенность пока спасала их. Как только Томас поведал им, что́ может подкрасться к ним по разбитой колее, ведущей к их деревушке, это воспламенило ужас, как пылающий факел, брошенный на соломенные кровли их лачуг. Мёлон оттолкнул конем одного виллана, бросившегося было бежать. Блэкстоун начал выкрикивать приказы. Убежите в лес – и умрете, сказал они им. Оставайтесь и не подпускайте чужаков и других селян – и у вас будет шанс выжить. Никакой торговли, никакого обмена. Если чья-то жена или ее семья живет в другой деревне – даже близко к ним не подходите. Заставил их нарубить лозы и сделать шестифутовые изгороди, преграждающие тропы, ведущие к ним, и велел повесить дохлых воронов для предупреждения всякого, кто приблизится. Заболевших и умерших надлежит сжигать прямо в их домах.

– А когда мы узнаем, что чума миновала? – спросил один из дровосеков.

– Когда я вернусь и скажу вам, – ответил Блэкстоун.

– Господин, а ежли вас унесет, как мы проведаем? – не унимался тот.