Трейси Шевалье - Тонкая нить [Литрес]

Вайолет кивнула: да, похоже, так оно и есть. Правда, ей трудно было представить, чтобы Артур в чем-нибудь ошибался.

– Артур многим пожертвовал, когда они переехали в Нетер-Уоллоп, – продолжила Джильда. – Работать начал на полставки, а в прошлом году вообще раньше времени ушел на пенсию, чтобы ухаживать за женой. Поэтому и машины у него теперь нет – пенсия маленькая, на нее не прожить. Вот и колесит теперь повсюду на велосипеде. Из Нетер-Уоллопа приезжает – подумать только, четырнадцать миль, часто под дождем или снегом! И телефона у них нет. И фрукты-овощи выращивают сами – вечно он ковыряется на своем огороде.

– Боже мой… – пробормотала Вайолет.

Она сразу вспомнила про рыбную пасту в банках, купленных на распродаже, про дешевые шейные позвонки в мясной лавке, из которых она варит похлебку, про сэндвичи с яйцом и кресс-салатом на полдник. Она и представить себе не могла, что такой человек, как Артур, может думать о ценах на еду.

Вайолет подлила в чашки чай и поняла, что больше говорить об Артуре она не будет, для нее это болезненно.

– Ну а вы с Дороти как, у вас есть какие-нибудь… планы на будущее?

– Да, мы хотим жить вместе, поселиться где-нибудь в маленьком домике, – живо ответила Джильда. – Мы уже все придумали. Как-нибудь справимся вдвоем. Дороти в школе получает неплохое жалованье. А у нас в доме после того, как Олив родила, теперь стало тесновато. А ведь потом еще пойдут дети. Поэтому у меня неплохой повод съехать от них. Олив, конечно, жуткая женщина, но выходит, что нет худа без добра. Кто бы мог подумать?

Видя ее горячность, Вайолет поняла, что Джильде очень хочется поделиться с кем-нибудь своими планами. А с кем еще ей поговорить, как не с Вайолет?

– А Джо и отцу ты говорила об этом?

– Еще нет. Жду удобного момента. Лучше всего, когда в доме соберутся сразу все и ребенок станет плакать.

– А родители Дороти?

– Они оба умерли от испанки в восемнадцатом году, как и наша мать. И Дороти взяла к себе в семью тетка, мамина сестра. Они будут только рады, если она уйдет, – место освободится, да и лишнего рта не будет. И ведь тут нет ничего такого. Подруги иногда живут вместе, разве нет? – Она говорила это так, будто саму себя старалась убедить в правоте своих слов.

– Наверное, – ответила Вайолет.

Они помолчали, докуривая сигареты. Джильда откусила кусочек печенья и рассмеялась:

– Ну вот, зачем я это сделала? Я ведь терпеть не могу это печенье!

Подруга еще нервничала, и Вайолет пыталась придумать, как ее успокоить. Это было непросто, ведь ей самой было не по себе. Непонятно, как это сделалось, но во время их разговора между ее отношениями с Артуром и отношениями Джильды и Дороти как бы поставлен знак равенства. И если бы Вайолет хоть как-нибудь выразила свое смятение, отвращение или иное негативное чувство, тут же рикошетом попало бы и ей самой. Но как это могло случиться?

Вайолет вдруг поймала себя на том, что хмурится, – Джильда тоже нахмурилась. И тогда она задала подруге первый откровенный вопрос, который пришел ей в голову:

– И давно у тебя это чувство?

– Именно к Дороти или вообще?

– И то и другое.

– Я поняла это сразу, как только познакомилась с Дороти, – это было год назад у вышивальщиц. Но завоевала ее далеко не сразу. Во второй раз мы встретились уже летом, в замке Корф.

– Недалеко от Суониджа.

– Да. И вот там-то все у нас прояснилось, для нас обеих. Мы с ней такие разные! В общем… ну ты понимаешь, о чем я. Она не любит много говорить, а я такая болтушка. Она любит мечтать, все грезит о чем-то, а мне нравится все разглядывать. Она такая высокая и по-своему привлекательная, а я… – Джильда махнула рукой. – Но когда я рядом с Дороти, это не имеет никакого значения.

– А вообще? – гнула свою линию Вайолет, ей было искренне любопытно.

Джильда пристально посмотрела на нее.

– Всю жизнь, – ответила она.

– Так, значит…

– Значит, все, что ты об этом слышала, мол, женщины сходятся только потому, что не могут сойтись с мужчиной, что когда, мол, им не хватает… этого… в общем, полового акта, они становятся несчастными, вечно впадают в истерику и ведут себя противоестественно от отчаяния… Лично ко мне это неприменимо. Я не знаю, почему я такая, я не знаю, противоестественно это или нет, просто я вот такая, и все тут.

– А твои родные об этом знают?

Вайолет представила реакцию своей матери, если бы та узнала такое про нее или Тома, и Эвелин тоже. Вот как, например, объяснить подобные отношения Эдварду или Марджори? Но потом поняла: мать так же отреагировала бы на любую связь, которая у нее была бы с женатым мужчиной.

– Если и знают, то ничего не говорят, слава богу. Мне кажется, они просто не хотят ничего знать. – Джильда скорчила гримасу. – Вот только с Олив проблема. Прямо она ничего не говорит, но вечно у нее какие-то намеки: корчит рожи за спиной у Дороти, не дает мне брать ребенка на руки. В общем, я думаю, всем будет легче, если я перееду, пусть даже они не вполне понимают, почему именно.

Вайолет вспомнила, как хорошо обращалась Джильда с ее племянницей и племянником в соборе.

– А как же дети? – спросила она.

Джильда небрежно пожала плечами, хотя ее безразличие было явно напускное.

– Мне уже тридцать пять лет. Заводить детей для меня поздно, поэтому какая разница, что я об этом думаю.

– В тридцать пять лет родить ребенка еще не поздно.

– Это если не собираешься замуж.

Они замолчали, глядя на ярко горящие в камине угли.

– Ну так вот, – произнесла наконец Джильда, – я снова задаю тебе вопрос, который ты уже слышала, когда я пришла. Ты мне настоящая подруга?

Настала минута, когда Вайолет нужно было решать. Она пристально смотрела на пылающие угольные брикеты, сами по себе распадающиеся на куски.

– Да, – ответила она как можно более твердо, даже если была не вполне в этом уверена. – Настоящая. Конечно.

Январь всегда был месяцем мрачным, а уж январь 1933 года особенно. С каждым днем погода становилась все хуже, деревья стояли голые, земля под ногами то твердая, как железо, то размякшая, как недопеченный пирог, температура скакала, сегодня холодно и морозно, завтра мокро и слякотно, но неизменно пасмурно. Праздников или иных развлечений впереди не предвиделось, в душе оставалось лишь чувство, что вся энергия растрачена в Рождество, теперь надо только хоть как-нибудь, из последних сил влачить дни до весны. Вайолет нередко задумывалась о том, как это людям некогда удавалось делать запасы пищи на всю зиму, чтобы потом отсиживаться дома, спать, есть, снова спать и ждать. Сейчас в их распоряжении были магазины с их холодильниками, где еду можно покупать круглый год. Но в январе Вайолет не покидало чувство, что существует она, как и ее далекие предки: в это время года они тоже ждали солнечного света и тепла, когда можно будет глубоко и свободно вздохнуть, глядя на первые весенние побеги, которые вновь пробуждают надежду и веру в то, что еще не все кончено и жизнь продолжается.