Юлия Верба - Одесская сага. Нэцах

— Да ты знаешь, что он творил в оккупации? Он с румынскими офицерами жил!!! Сразу с двумя!!! Как тебе такой партизан-подпольщик, а????!! Что смотришь?

— Как жил? В одном доме? Ну так, может, не по своей воле, тогда кто кого спрашивал, офицерье просто заселялось в приглянувшуюся квартиру, кого им было спрашивать?

— Он с ними как мужик с бабами жил!!! — громко выкрикнул лейтенант и, понизив голос, продолжил: — Как называют баб, которые с фашистами сожительствовали? Подстилки? Что с ними делаем? Или к стенке, если можем доказать, или в лагерь. А что надо сделать с офицером НКВД, который сожительствовал сразу с двумя фашистами? Расстрелять!!! Расстрелять!! А его моим командиром назначили! Я — боевой офицер, у меня четыре награды, я к Герою представлен за 25 вылетов на штурмовике, меня из-за контузии отстранили от полетов и временно прикомандировали в Особый, вот я и попал сюда! Ну как такое стерпеть? Я же все документы на него, как надо, оформил, передал начальнику со служебной запиской! — не сдерживаясь, буквально кричал шепотом лейтенант.

— Может, тебе надо к начальнику сходить, задать вопрос? Ну, если ты прав, как такое терпеть? — посочувствовал сослуживец.

— Да ходил уже дважды, — лейтенант все не мог успокоиться. — Ходил. Первый раз он мне сказал, что факты проверяются и такими кадрами не разбрасываются из-за одного доноса.

— Ну и?

— Что и? Вызвал я снова эту официантку, она все подтвердила, готова была дать показания, да через два дня зарезали ее в подворотне, когда с работы возвращалась, — вздохнул следователь.

— Это как же?.. Ты думаешь — он? — предположил удивленный сослуживец.

— Да откуда я знаю?! — воскликнул лейтенант. — Дознание вела милиция местная, они дело открыли и закрыли в один день по причине отсутствия свидетелей, ты же знаешь, как нынче гоп-стопы расследуются… Я об этом узнал только три дня назад.

— Ну и что ты надумал? Снова к начальнику пойдешь?

— Да пошло оно все! Вот вернусь к себе в часть и уже через свой Особый отдел направлю рапорт о случившемся. Сил моих нет терпеть такое. Там люди гибнут, а здесь…

Ирод незаметно зашел за угол здания, чтобы лейтенанты, возвращаясь из курилки, не увидели его.

Весь вечер он обдумывал услышанное. Особой опасности не чувствовал, но оставлять такое на самотек было не в его правилах. Время работало против него — неизвестно, когда придет приказ о возвращении в часть его нынешних помощников. Надо было действовать, и Василий Петрович начал с малого. В течение дня он пересмотрел все дела, которые вели лейтенанты. Повезло ему где-то на третьем десятке. Лейтенант-следователь, его «доброжелатель», опрашивал уцелевших узников концлагерей. Все протоколы были написаны как под копирку, с обвинительным уклоном, а тут прямо с первых строк отмечены боевые заслуги, количество вылетов, героическое поведение во время пребывания в заключении… К делу было приложено ходатайство о прекращении расследования и направлении в действующую армию. Таких папок было пять, и все — летчики. Этого было вполне достаточно, чтобы, как минимум, отправить лейтенанта в штрафбат, но Крючок внутри Василия Петровича не угомонился и затребовал документы из лагерей, где пребывали все пятеро. А вот тогда выяснилось, что один из бывших летчиков сотрудничал с администрацией лагеря, был капо (старостой) в своем бараке. Все, участь обидчика-следователя была решена. К концу дня он и его сослуживец уже были в камере.

Ирод любезно помог новому следователю быстро получить нужные показания от обоих бывших лейтенантов — слишком высоки были ставки для него в этой ситуации, не нужны ему были какие-либо просчеты в оформлении обвинительного заключения. Соответствующие депеши были отправлены вслед всем пятерым бывшим узникам одесских концлагерей.

Наконец-то в кабинете Василий Петрович остался один, а весь горотдел стал очень боязливо и почтительно здороваться с ним — после того, как следователь по делу лейтенантов рассказал по секрету, что с помощью обычного канцелярского карандаша, которыми тот нажимал точки на руках при допросе, все нужные показания получены были за полчаса, и двое сержантов-костоломов остались в этот раз без работы.

Вайнштейн не раз пытался выйти на контакт с агрономом, но тот всячески сторонился его, не шел на сближение, все время отговаривался крайней занятостью. Непонятно было, что ж так могло обидеть человека, ранее так легко предложившего общение в неформальной обстановке. Борис прямо намекал, что вино уже созрело, пора бы совместно отведать этого эликсира, что он Петром Ильичом был неоднократно приглашен… Ничего не сработало — занят, не могу, не время, может, потом, когда-нибудь и т. д. И вдруг агроном сам пришел к нему под вечер очередной субботы. Пришел хорошо подшофе, с двумя бутылками местного самогона.

— Ого… вот это поворот… вы ж вино обещали, — шутливо подначил Борька пьяненького агронома.

— Не сегодня, милейший, вот помогите, у меня в карманах два стакана и урюк с изюмом на закуску, — тот, не опуская рук с бутылками, повернулся сначала одним, а потом другим боком к Вайнштейну, подставляя карманы.

Сели за стол, и Петр Ильич наполнил старорежимные резные стаканы по самый краешек.

— Ну, за юбилей мой, прошу покорнейше не отказать выпить со мной, — встал и торжественно произнес он.

Борис опрокинул стакан, горло прилично обожгло, и сдавленным голосом он спросил:

— Это сколько ж вам стукнуло?

— Сегодня ровно десять лет…

— Кому? Вам? Ничего не понимаю…

— Сегодня ровно десять лет, как я здесь. День-в-день… Давайте, милейший, опрокинем по второму, а то так грудь сдавливает, что мочи нет…

— Да, конечно, конечно, я сейчас на кухню быстренько, принесу чего-нибудь закусить, посущественней…

— Не утруждайте себя, мне нынче кусок в горло не лезет.

— Да расскажите ж толком, ничего не понимаю. Что-то с семьей? Жена, дети? Что случилось?

— А нечего рассказывать, ни жены, ни детей, ни семьи у меня нет… Да и меня, в общем-то, тоже нет…

— Ну что значит нет?

— А то и значит, что вот я есть, и меня можно потрогать, но кто я? — сокрушенно вздохнул агроном. — Кто? Привилегированный раб на опийно-конопляной плантации — вот кто я. Десять лет рабства… Работа — сон — еда… Раньше иногда еще баба, как припрет, и всё… Вот вы давеча про долю в бизнесе этом пытались говорить с хозяином, надежды, небось, питаете какие-то? Так вот — оставьте надежды свои! Все до одной. Нам судьбой уготована доля быть рабами на этой земле. Смиритесь. Выбраться отсюда, не имея карты, не зная троп в горах, невозможно. Да и казачки наши расстарались, на всех мало-мальски пригодных для прохода местах полно ловушек, самострелов и ям волчьих. — Он помолчал. — Пять лет назад двое к нам попали, из блатных — сбежали с поезда. Представьте — пропилили дно вагона и ночью прыгнули между рельсов. Повезло им, думали они, поработают чуток объездчиками, наберут втихаря опия или конопли, ну как повезет, и тогда рванут когти, как они говорили. Рванули, а потом, через неделю, нашли их… Один на самострел нарвался, второй в яму провалился. Так вот их полуобглоданные зверьем тела наши казачки на три дня для общего обозрения выставили для устрашения. Казачки… Казачки-разбойнички, мать их…