Юлия Верба - Одесская сага. Нэцах

— Я не могу ее такой видеть, — шепнула Ритка и аккуратно вытерла глаза, чтобы не размазать подводку, — не могу.

— И что? — закурила Женька. — Я ее всю жизнь видеть не могу, и что ж теперь — пусть подыхает в грязи?

— Давай я тебе денег дам, наймешь кого-нибудь из больницы.

— Себе оставь. Или папирос ей купи. Она любит.

— Возьми сейчас же, ты ж ей готовишь постоянно. А папиросы я ей принесла. Неужели все скурила?

Женька молча сунула деньги в карман. Ритка курила и плакала.

— Ты правда на меня не сердишься?

— А чего мне тебя судить? Я б тоже — могла бы — сбежала б от этого, — она махнула рукой в сторону галереи. — Только у меня должок перед ней. С войны. Да и с рождения тоже, если мама не врала.

Это зависшее ожидание конца тянулось уже полгода. А мадам Гордеева со своим норовом как будто поспорила со смертью и, несмотря на свои восемьдесят семь, пока выигрывала. Понемногу, по дню.

Вовка толкнул дверь:

— Баба Лёля, это я! Не кидайся! Я суп несу! Горячий! — Он поставил тарелку на стратегической табуретке у входе в ее комнату, которая отделялась от коридора старой тюлевой занавеской. Фердинандовна, когда была не в духе, могла запустить в непрошенных гостей чашкой или книгой.

За дверью было тихо. И даже запах как будто изменился. Стал из тревожно-вонючего тошнотворно-сладковатым.

Вовка отодвинул занавеску — Елена Фердинандовна лежала на кровати с закрытыми глазами. На ее лице он впервые увидел совершенно безмятежную детскую улыбку, как будто та стальная пружина, которую она носила внутри, наконец разжалась.

«Майне либе Питер» наконец-то пришел за своей мамой.

Зачем Ирод пошел на похороны Гордеевой, он сам точно не знал. Захотелось, а желаний у него после сорок четвертого почти не осталось. Эта апатия была смертельно опасной — так начинается конец. Ирод это знал и умирать не собирался, поэтому подхватывал любые тлеющие искорки интереса и пытался раздуть хоть до какой-то эмоции. Занятная старуха была. Надо бы посмотреть, проводить…

А еще он одним махом мог увидеть все семейство Беззуб, точнее, то, что от него осталось. Тех самых сестер — свою подругу и компаньона Лидию Ивановну Ланге, шаю-патриотку и любовницу его шефа Аньку, Женю, из-за которой к нему попало сразу две крупные рыбы — враг Сема Вайнштейн и настоящий самородок, который он огранил в бриллиант, — Петр Косько. А еще там подросла младшенькая. Говорят, финансовый гений. Любопытно взглянуть.

Любопытно оказалось не только ему. Желающих проститься с Фердинандовной оказалось за сотню. Во двор все шли и шли люди.

Женька расстаралась. Понятно, что она, а не эта бестолочь и содержанка Рита. Все строго, скромно, но оповещены были все — от Еврейской больницы до Облздравотдела. Гражданская панихида по графику. Ведра для цветов, вода для истеричек. У Женьки ни слезинки, как и у остальных сестер. Искренне всплакнула только внучка.

Согласно инструкции Гордеевой, написанной, на удивление, четким для врача почерком, были даны последние распоряжения. Женя была благодарна такой практичности свекрови. Елена Фердинандовна как человек системный еще до войны собрала похоронный набор с ненадеванным бельем, удобными войлочными тапочками, чулками и старым, но заранее вычищенным парадным платьем. Там же были отложены деньги на похороны и два списка — кого приглашать, а кого ни в коем случае не допускать к гробу. Во втором черном списке персон нон-грата значился неизвестный Женьке Василий Петрович. Кроме списков, распорядителям было велено: никаких попов, парторгов, оркестров и красных гвоздик. С поминаниями не засиживаться. И главное — ее знаменитый акушерский саквояж, подаренный Ванечкой Беззубом, положить со всей начинкой к ней в гроб, иначе она будет являться еженощно к мародерам.

Саквояж был, мягко говоря, объемным. Его с трудом впихнули под ноги покойной и прикрыли занавеской. На поминках Женька удивится прозорливости свекрови — десятки страждущих будут сильно интересоваться инструментами и чемоданчиком Гордеевой и даже предлагать за него приличные деньги.

Ирод стоял в стороне до последнего. Безликий, бесцветный, неразличимый. Даже сильно сдавшая Лидка его не заметила. Она отбыла положенное начало панихиды и, прижав платок к носу, быстро дезертировала. Это точно был не ее спектакль.

Василий Петрович, не без удовольствия от своей профессиональной «шапки-неведимки», в общей колонне бывших клиентов, сослуживцев и соседей с отрешенным лицом прошел мимо гроба, тронув своей такой же ледяной рукой связанные платком ладони Гордеевой. Никто и не заметил «подарочка», который он аккуратно положил под ее восковые пальцы.

— Теперь ты знаешь… — ухмыльнулся. В записке была фамилия того, кто сдал с потрохами ее и все результаты ее доморощенного расследования.

Дома он плеснул себе на дно бокала коньяку и подвел итоги наружного наблюдения. Лида — отработанный материал, увы и ах. Ее звезда явно клонилась к закату, а очередное уплотнение в этот раз сломало светскую львицу. Хотя… Он великодушно давал мадам Ланге шанс, как Фениксу, восстать из пепла. Женька оказалась женской версией Петьки Косько. Только, в отличие от Петра Ивановича, еще и ярко-дерзкой. Жаль, он раньше не озаботился — из такой после отъезда Петьки можно было сделать шикарного агента, тем более с такими внешними данными. Но уже поздно. А вот Ксения Ивановна хороша и перспективна. За столько лет агентурной работы Василий Петрович по кличке Ирод читал людей по лицам и телам даже не как книги, а как агитационные санбюллетени, где все достоинства, болячки и пороки были вывешены на всеобщее обозрение. Младшая Беззуб была хозяйкой жизни и чем-то напоминала Лиду в юности, но, в отличие от сестры, была царственно-расслабленной, довольной собой. Ирод сделал несколько пометок в записной книге и приподнял стакан.

— Ну прощайте, Елена Фердинандовна! Земля пухом. Экий я с годами стал сентиментальный.

— Девушки, разрешите представиться — Йосиф!

— О, наш человек! — рассмеялась Нила. У нее были идеально ровные, некрупные белоснежные зубы — просто жемчуг.

— Знаете, с удовольствием стану вашим. Кстати, вы смеетесь, как валдайский колокольчик, — засмотрелся Йосиф.

— Вот вы вроде товарищ военный, и должны быть наблюдательным, — прищурилась Нила. — А не заметили, что я пудрой не пользуюсь.

— Надо подарить? — Этот Йосиф пришел на танцы в клуб Иванова с другом и просто подпирал стенку, пока его товарищ менял уже третью партнершу. Сам Йосиф тоже явно получал удовольствие, наблюдая, сколько пар заинтересованных женских глаз за ним наблюдает. А потом заметил Нилочку. И просто нагло разглядывал ее до конца танцев, не приглашая.