Бьянка Питцорно - Французская няня

А потому в тот день, как рассказал Туссен, месье Эдуар снял перед графиней цилиндр и остановился любезно поговорить с де Мерленами.

— Кто вам сшил такой чепец, дорогая? Он восхитителен. Синий шелк так замечательно подчеркивает цвет ваших глаз, — сказала графиня, обращаясь к Селин.

— Спасибо. Я всегда заказываю шляпки у Флотье. Мадам Флоранс жалуется, что все труднее найти хороший крепкий шелк, который бы не морщил.

— Во всем виноваты эти бездельники лионские ткачи, которые не желают больше работать как следует, — вступил в разговор месье Эдуар. — В последнее время они только и делают, что выходят на улицу с протестами. К счастью, маршал Сульт поставил их на место.

— Скажите без обиняков, что его войска просто всех перебили. Двадцать тысяч солдат, вооруженных пушками и штыками, против бедняков, голодных и безоружных. Какой стыд! Протест ткачей был абсолютно справедлив. Промышленники снизили им жалованье — с четырех или шести франков до двадцати су в день. А зима в этом году очень холодная, — с волнением сказала графиня. — Самые бедные кварталы, где жили ткачи, страшно пострадали от холеры…

— Но ведь и те, кто вложил капиталы в производство тканей, терпят немалые убытки, — заметил муж Селин. — Мои хлопковые плантации в колониях, к примеру, принесли в этом году половину в сравнении с прошлыми годами. Так что же, мне, вместе с другими плантаторами, тоже выходить на площадь и протестовать? Может, и баррикады строить, как эти безумцы во время Июльской революции?

Туссен заметил, что при этих словах графиня с пристальным вниманием оглядела элегантный фрак англичанина, его меховой воротник, золотую цепочку от часов на груди, шелковый цилиндр, лаковые туфли — и покачала головой. Она не сказала ни слова, но бросила Селин иронический взгляд, как будто говоря: «Несчастный! В самом деле, совсем обнищал».

— Вы были на маскараде у виконта де Мопила? — вмешался граф, желая вернуть беседу в безопасное русло.

— Нет, мне тогда нездоровилось, — солгала Селин. — Но Эдуар рассказывал, что хозяйка была прелестна в своем изумрудном костюме домино.

— Там была и Мари Тальони, которая наконец согласилась выйти замуж за графа Жильбера де Вуазена. В особняках предместья Сен-Жермен только об этом и говорят, — сказал граф.

— А вы, дорогая, когда вернетесь в балет? — спросила графиня у Селин. — Я думала, что вам дадут роль в новом балете, который ставят в Опера. Знаете? «Сильфида», о которой гудит весь Париж.

— Моя жена не вернется на сцену, — резко и решительно проговорил англичанин.

— Тогда у вас будет время для чтения, Селин, — миролюбиво сказала креолка. — Кажется, я еще не дарила вам свои воспоминания, которые опубликовала в прошлом году. У меня случайно есть с собой одна книжка. С радостью преподношу ее вам.

— Такая интересная жизнь, как ваша, — в таком маленьком томике? — воскликнула Селин, принимая из рук графини синюю книжицу.

— Это потому, — объяснил граф, — что Мерседес рассказывает только о первых двенадцати годах своей жизни. С самого рождения и до того часа, когда она покинула Кубу и переехала в Европу к родителям.

— Я тоже родился на Кубе, мадам, — не сдержался Туссен, который до этого мгновения стоял неподвижно, как те деревянные венецианские статуи, что поддерживают золоченые столики.

Месье Эдуар бросил на него испепеляющий взгляд.

— Прошу вас извинить этого невоспитанного маленького дикаря, которого моя жена недостаточно поучает хлыстом, — сокрушенно обратился он к графине. Она же тем временем высвободила руку из меховой муфты и дотронулась до черной щеки мальчугана.

— В какой части острова? — спросила она по-испански.

— В восточной. Провинция Сантьяго, сеньора, — ответил Туссен на том же языке.

— А как ты оказался в Париже, бедняжка?

— Это негритенок моей жены. Его прислал по моему приказу управляющий два года назад, — вмешался месье Эдуар, который тоже немного знал испанский язык.

— Прекрасный подарок. Правда, он красавчик, моя шоколадка? — добавила Селин, разыгрывая веселье, которого вовсе не чувствовала, и прижимаясь с видимой нежностью к руке мужа.

— Моя дорогая, в этой книжечке воспоминаний я изложила кое-какие свои мысли о рабах. У моей семьи в колонии их было множество. Будьте так добры, прочитайте ее и немного подумайте. Уверена, если у вас возникнут сомнения или вопросы, ваш крестный даст вам все необходимые разъяснения, — сказала графиня. — А теперь прошу извинить, нам пора домой. Боюсь, как бы граф не простудился.

— Невыносимая женщина! Самоуверенная всезнайка, невоспитанная, как все креолки! — воскликнул Эдуар, когда граф и графиня удалились. — Воспоминания написала, только вообразите! Можно подумать, кого-то интересуют ее первые двенадцать лет среди дикарей. А это: «ваш крестный даст все необходимые разъяснения»… а я? Она делает вид, что меня нет. Как будто у вас нет мужа! Как будто я сам не могу вам все прекрасно объяснить — куда лучше вашего безумного крестного — про то, каким порокам предаются рабы на Антильских островах! И как они подражают дурному примеру, который подали им эти кровожадные животные, мятежники с Гаити.

— Месье был так зол, что проводил нас домой, не произнеся больше ни слова, — рассказал Туссен Софи. — Мадам по дороге пыталась погладить его руку, но он резко отстранился. А как только мы приехали, он высадил нас из кареты и велел Жан-Батисту немедленно везти его в клуб.

В тот вечер Селин торопливо выпила чашку бульона и сказала, что ляжет рано — у нее раскалывается голова.

— Мне жаль, что я не смогу провести с вами вечер, — извинилась она перед детьми. — Особенно жаль, что я не могу поговорить с тобой, Софи: ведь завтра ты наконец идешь в школу. Я хотела подготовить тебя к этому событию беседой… прости. Возможно, утром я буду чувствовать себя лучше. Доброй ночи.

Софи еще никогда не видела Селин такой расстроенной. Девочке хотелось крепко прижаться к ней, обнять, сказать ласковые слова утешения, но она не решилась. Поэтому она только с жаром поцеловала руку своей благодетельницы и прошептала:

— И вам доброй ночи, мадам.

Едва Селин ушла, Туссен с горящими от гнева глазами воскликнул:

— Этот негодяй ее недостоин. Ах, если бы я был взрослым мужчиной! Если б я был свободен! Месье Эдуару пришлось бы иметь дело со мной. Я пинками прогнал бы его из этого дома.

— Но она любит его… — возразила Софи, напуганная яростью Туссена, — а он ее… Мадам всегда говорит, что если муж так ревнив, если хочет, чтобы она принадлежала только ему, то это значит, что он до безумия в нее влюблен.

— Ну и что? Ведь и Джеймс, шотландский крестьянин, тоже говорил, что влюблен в сильфиду. И, чтобы доказать свою любовь, он отнял у нее крылья и обрек на смерть. Знаешь, что я тебе скажу? Мадам тоже умрет, если не сможет больше танцевать.