Бьянка Питцорно - Французская няня

— Да и здесь у нас рабство еще не отменено, — заметил Гражданин Маркиз. — Гражданин Туссен тому живой пример. Кстати, нам даже не следует звать его гражданином. В соответствии со статьей номер 45 «Черного кодекса» — подготовленного бароном Кольбером и действующего с 1685 года по приказу Короля-Солнца, — наш друг считается движимым имуществом. Предметом, а не человеком.

— Почему же хозяйка не освободит его? — спросила Полина. — Туссен говорит, что она добрая женщина и любит его.

— И он прав. Селин Варанс — умная женщина, и она против рабства, — вступила в разговор Олимпия. — Но ты же знаешь, что у нас во Франции закон не позволяет замужним женщинам совершать какие бы то ни было юридические действия без согласия мужа. А муж Селин….

— …презренный сторонник рабства! — воскликнул Туссен.

— Но работорговля ведь отменена, — вступила Анжелика. — Во всем цивилизованном мире теперь запрещается ездить в Африку, отлавливать африканцев, грузить на корабли и отправлять в колонии, чтобы торговать ими как рабами.

— Да, но кто рабом родился, рабом и остается. А надо всех освободить. Права человека и гражданина должны быть и у них, — заметил белокурый Морис.

— На острове моих предков, на Гаити, рабы сами освободились, — с гордостью сказал Туссен. — Старый генерал Леклерк, которого Наполеон послал подавить их восстание, и все те, кто пришел вслед за ним, ничего не смогли поделать.

— Наполеон тогда так испугался, что снова ввел во Франции и в колониях рабство, которое отменила Великая революция, — сказал Морис.

— Еще и потому что его первая жена, Жозефина Богарне, — креолка с Мартиники, и ее семья разбогатела благодаря рабскому труду, — сказал Туссен.

— Не такие уж они хитрые, эти твои гаитяне, — вмешался в разговор Максимильен. — Через десять лет после провозглашения республики они снова отказались от свободы, позволив поставить над собой короля.

— Ну, что ни говори, а король Анри Кристоф был черным, как и они! — ответил Туссен. — Кстати, скажу тебе, что гаитяне свергли его, как только смогли. Сегодня Гаити — опять независимая республика. Это признал даже Карл Х, хоть он и Бурбон!

Гражданин Маркиз посмеивался, слушая их перепалку. Софи же была очень растеряна. Она не понимала, почему учитель позволяет, чтобы ученики взяли и прервали урок ботаники. В Школе рабочей взаимопомощи такое никогда не позволялось. Ученикам надлежало слушать учителя в тишине, не задавая вопросов и не комментируя. Поэтому девочка с большим облегчением вздохнула, когда Олимпия подняла руку, прося слова и, кажется, намереваясь вернуться к первоначальной теме.

— Фон Гумбольдт изучил посадки табака, сахара и хлопка, — начала одетая по-мужски девушка, но ее сразу же прервал Антуан, который по-прежнему возвышался над маленьким собранием, сидя на плече Гражданина Маркиза:

— Эти растения мы можем посмотреть и зарисовать в оранжерее. Они не растут у нас на открытом воздухе: чересчур холодно.

— Фон Гумбольдт совершенно не согласен с тем, что утверждают наши жители колоний, — спокойно продолжила Олимпия, — а именно что выращивание этих растений настолько трудоемко, что им могут заниматься только рабы, потому что они крепче и лучше белых переносят климатические условия, а еще потому — так считаю лично я — что вынуждены работать из-под палки. Наши колонизаторы утверждают далее, что белые не выдержали бы условий в шахтах Бразилии, а это значит, что рабство имеет право на существование… простите, я только цитирую слова, которыми они защищают рабство. По их мнению, рабство есть «неизбежное политическое преступление». А фон Гумбольдт говорит, что это неправда. Что и белые, и свободные люди могут заниматься в тропиках крестьянским и шахтерским трудом. Конечно, это будет трудно, придется работать медленнее, работников нужно будет лучше кормить, платить им жалованье. Наверное, их заработок будет невелик, но все же это возможно. Он подсчитал, что в колониях рабов значительно больше, чем того требует сельское хозяйство. И говорит, что ссылаться на Средние века, утверждая, как некоторые, что на Антильских островах с неграми обращаются хорошо и что белые защищают их, как феодалы защищали вассалов, это… сейчас, вспомню его точные слова… «это словесный обман, который сводит на нет благородное искусство духа и воображения».

— Прекрасно, гражданка Олимпия! Кто-нибудь хочет задать вопрос или дополнить? — спросил учитель.

— Я, — заявил Туссен. — Я хочу прочитать вам интересные размышления о свободе и рабстве, которые почерпнул вот в этой книжке воспоминаний, подаренной вчера графиней де Мерлен моей хозяйке.

— Послушаем, — сказал старый учитель.

— Графиня де Мерлен, — начал Туссен, — рассказывает о том, что она потомок двух старинных испанских родов, Санта-Крус и Монтальво, которые живут на Кубе более ста лет. Когда ей было всего несколько месяцев от роду, ее родителям пришлось уехать в Европу. И ее на целых восемь лет оставили прабабушке, которая очень ее любила и воспитывала весьма снисходительно, никогда не заставляя делать что-то против воли. Красота природы и мягкость климата делают наш остров похожим на рай красок и ароматов, каких вы даже не можете себе представить, и нинья Мерсе, как ее называли, могла бы жить счастливо, если бы… если бы ее семья не владела, как все богатые землевладельцы Кубы, большим количеством рабов.

— Благодаря которым хозяева, впрочем, жили припеваючи, избегая любых усилий и трудов, — заметил Гражданин Маркиз. — Девочка должна была бы этому радоваться.

— О да — будь она эгоисткой. Или безмозглой дурочкой, — сказал Туссен. — Вот послушайте, что она сама об этом думает:

«Ни один раб никогда не может хорошо служить своему хозяину, даже если с ним обращаются по-человечески. Рабство как таковое тяжелейшим образом отравляет жизнь раба, так что он с тоской влачит свои цепи и промеряет взглядом расстояние до горизонта, за которым, как он полагает, кроется его свобода. У этих несчастных только одно стремление — вернуться к себе на родину. Их часто находят в хижинах повесившимися: ведь они убеждены, что лучшая жизнь, обещанная им после смерти, и есть родина, из которой они были вырваны; но их родные, считают они, до сих пор живут там. Хорошо помню ужас, который внушало мне рабство. Верьте или нет, но в восемь лет я уже осознавала, насколько противно человеческой природе огромное расстояние, отделяющее хозяина от раба; осознавала, что такой вид господства — это чудовищное насилие, основанное на власти. Эти чувства развивались во мне с легкостью благодаря воспитанию, которое я получила, ибо я всегда полагала, что отсутствие свободы есть величайшее несчастье».