Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга II

— Я сам должен показать товар моему государю! Как вы смеете, дурни, задерживать меня?!

На шум из ворот вышел комендант. Узнав в крикуне старого друга семьи, Ростом приказал пропустить шорника с двумя подмастерьями, которые с трудом тащили тяжелые мешки с замками.

— Прошу тебя, генацвале, доложи государю, что старый Микэл просит его принять по важному делу! — попросил шорник знакомца.

Допущенный в дворцовый покой, Микэл снял черную шапку и неторопливо поклонился. Захарий спросил:

— За каким делом пришел, деньги хочешь за мешки получить? Эге, да я как будто тебя знаю, старина!

— Нет, патроно, ты меня не знаешь, — с достоинством ответил шорник. — Я Микэл из Кахети, издавна проживаю в Ани. А вот твой великий отец, тот действительно меня знал… Мы первые с Тиграном-оружейником против эмира Фадлуна рамиков подняли и крепко помогли тогда войску царя Георгия взять Ани. Тому лет сорок минуло.

Захарий со вниманием слушал старого кахетинца. И, перейдя на грузинский язык, стал расспрашивать:

— Скажи, бидза Микэл, после изгнания эмира легче живется людям? Как ты считаешь?

— Конечно, государь. Налоги ты на два года отменил, беззакония преследуешь, новый «Судебник» ввел. Никто нас за райатов [12] Райаты — податное христианское население в мусульманских странах. бесправных не считает, никого за веру не преследуют, будь то христианин или мусульманин. Опять-таки в городском совете достойные люди сидят, дела решают. Купцы из других городов больше с товарами стали приезжать, у рамиков заказов много, да и каменщики, наконец, работу получили… — Микэл был на диво речист в этот день, но тут внезапно умолк.

— Что же ты замолчал, старик, дальше не говоришь? — нахмурился правитель.

Микэл набрался смелости:

— Патроно, не гневайся, коли бестолковый старый человек не то скажет, что нужно, выслушай терпеливо мою просьбу.

— Я слушаю тебя, старина, — уселся поудобнее Захарий.

— С самых малых лет знаю я семью оружейника Тиграна. Часто на моих коленях сидели его маленькие дети… — начал дрожащим голосом Микэл.

«Это он об Ашхен!» Правитель всем телом повернулся к шорнику, но смолчал. Тот вынул клетчатый платок, вытер покрасневшие глаза:

— Прости меня, патроно, не могу я спокойно смотреть на девочку. Чем досадила Ашхен тебе? Почему отослал ты ее?

Захарий невесело усмехнулся:

— Она сама ушла к отцу!..

— И это знаю. Гордая она, наша Ашхен, не стерпела косые взгляды твоих родичей, их тайные попреки. А ты бы защитил ее! — все более смелел старик.

Перед Захарием внезапно встал строгий лик Тамар. Он машинально повторил сказанные ею в памятную вардзийскую осень слова:

— Нет у правителей личной жизни, Микэл…

— Да вы что, не люди и не человеческая кровь течет в ваших жилах? Разве радость и горе, болезнь и смерть не проникают и в царские жилища?

Голос у Микэла окреп, он смело боролся за судьбу своей любимицы. Захарий это понял и был тронут.

— Эх, бидза Микэл, все это верно. Но не положено мне Богом уйти из этого мира, оставив свои обширные владения на произвол судьбы, без наследника. А Ашхен много лет бесплодна. И по закону не может быть моей женой. Тут я ничего поделать не могу — моя родня права…

Поник головой старый мастер, понял, что ничем не может помочь Ашхен. А Захарий задумчиво добавил:

— Захочет Ашхен, пусть уедет из Ани куда-нибудь на север. Поместье ей там дам; молода еще она и найдет свое счастье в жизни…

Несколько дней подряд таскал Захарий вместе с сотником Ростомом кожаные мешки, набитые золотыми монетами, из подземелья в базиличный зал. К тому времени из Лори прибыл пятисотник Вахрам с тяжелыми повозками, которыми правили взрослые сыновья, служившие под его началом в охране замка.

— Вахрам и Ростом, вы старые, верные слуги нашего дома! Вот погрузите мешки с золотом, отвезете в Лори: и только вы одни на свете будете знать, где запрятано в горах неоценимое сокровище. Тайна сия — великая и будет считаться родовой в ваших семьях! На смертном ложе должны вы, под крепкой клятвой и с глазу на глаз, передавать тайну наиболее достойному из ваших сыновей… — строго говорил Захарий. — И расходовать можно это золото только по моему письменному приказанию.

— А как с ишханом Мушегом быть, сообщить ему о кладе? — задал вопрос Вахрам.

Захарий задумался. Недавно назначенный начальником дорийской конницы и правителем Сомхити князь Мушег — дальний потомок прославленных Мамиконянов, был недостаточно близким человеком для Мхаргрдзели. Захарий отрицательно качнул головой. Тогда Ростом, в свою очередь, осмелился спросить:

— А ты сам, государь Закарэ, кому в своем роде сообщишь о тайне сей?

Сотник затронул больное место. Правитель глухо ответил:

— Там видно будет, Ростом. Ну, с богом, начинайте грузить повозки!

В глухую звездную ночь по улицам спящей столицы медленно потянулась вереница повозок. Их охранял конвой из молчаливых, вооруженных до зубов аланских воинов. Впереди обоза ехал Ростом, шествие замыкал пятисотник Вахрам. Долго прислушивался Захарий к постепенно удаляющемуся под собачий брех скрипу колес и мерному топоту коней…

Вернувшись из дальних странствий, Галуст поселился у вдовы своего учителя Езника, скончавшегося незадолго до освобождения Ани. Галуст так и не женился, несмотря на то, что немало красивых девиц засматривалось на статного варпета, когда он шел во главе своей артели на работу. Никогда не заходил Галуст и на Кузнечную улицу, даже брата не навещал в кузнице. Но когда дочь оружейника вернулась, стали замечать соседи Тиграна высокого человека, бродившего близ их домов. Однако Галуст с артелью вскоре выехал в Мармашен, где главный зодчий начал восстанавливать храм, возведенный некогда знаменитым Трдатом и разрушенный сельджуками. К лету работы развернулись полным ходом. Из Ани стали приезжать для наблюдения Джундик и его помощник Маргар.

На строительстве храма работало до сотни каменщиков и кузнецов, аробщиков, подвозивших на волах камень, песок и гравий. Одни из каменщиков занимались грубой отеской камня, другие вели тонкую выпестовку каменных плит и резали орнаменты, третьи укладывали камень в стену и заливали известковым раствором. Крупные камни поднимались на леса при помощи деревянных струбцин.

Каменщики уже закончили кладку стен, и староста артели вместе с десятником Хореном (уговорил-таки ширакаванец зодчего взять его на работу!) проверял по уровню каменный венец.

— «Господь всемогущий, помилуй нас, потрудившихся…» — вслух прочитал Галуст старинную надпись на орнаменте церковного карниза.

— Видишь, Галуст, бедные каменщики даже указать свое имя не посмели! — заметил десятник Хорен. — Только личный знак и разрешается нам ставить!