Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

В предрассветной тьме два коренастых человека вслед за ясаулом вошли в темницу, где в прошлом году был заточен прежний ихшид Мугува. Ясаул, воткнув лучину в щель возле двери, вышел на цыпочках. В углу стоял скованный по рукам Модтай.

— Возмездие — тоже воля Ахурамазды, ихшид мой! — иронизировал палач, засучивая рукава. — Мы тут соскучились без работы…

Он нагло смотрел в глаза Модтаю, демонстративно почесывая свои выступающие скулы кончиком большого ножа. Модтай узнал этого человека. Он когда-то служил палачом при Мугуве, по за воровство был изгнан из Арка. А в дни осады копта Модтай велел заточить его в темницу за убийство чакира в пьяной ссоре. Потом про него забыли. Ах эта ищейка Нишан, он все пронюхал! Лицо второго палача тоже показалось Модтаю знакомым. Да, он служил у Нишана ясаулом, когда тот считался наследником престола…

— О великий Ахурамазда! Прости меня! — неслышно шептал Модтай. — Я сам виноват. Надо было немедленно уничтожить Нишана, как только стало очевидно его предательство. Да, я не довел тогда дело до конца… Это хороший урок для беспечных… но я уже не успею им воспользоваться… Мне и в голову не пришло оградить себя от покушений… О великий Лхурамазда! Что теперь будет с моими сыновьями, малолетними внуками? Ах, жаль, нет в Эрши Чагрибека!

Палачи, думая, что Модтай винится перед Ахурамаздой за свои проступки, ждали, пока перестанут шевелиться его губы. Модтай затих, и палач неторопливо, чуть ссутулившись, начал приближаться к нему. Нож сверкнул при свете лучины. По телу Модтая пробежала дрожь. Он сделал шаг назад и ощутил за спиной стену. Внезапно он оттолкнулся от стены и молниеносно обеими ногами ударил ката в живот. Острые металлические кончики сапог ихшида распороли живот палачу, кровь брызнула на стену. Второй палач сначала растерялся, но, увидев, что упал и сам Модтай, бросился на него. Удар ножа в сердце оборвал жизнь Модтая. Перевернув его навзничь, кат отрубил ему голову. Подождав, пока стечет кровь, он положил голову в медную посудину с крышкой и унес, чтобы показать своему хозяину.

Протяжные звуки карнаев, вторящий им стук барабанов, раздавшиеся на рассвете с высокой крыши Арка, известили жителей Эрши о том, что на троне Давани вновь ихшид из династии Мугув!

Прошел год с небольшим с того дня, как Нишан сел на трон.

Два молодых человека глубокой ночью на плетеных носилках принесли в Аташкаду дряхлого старика. Тайно собравшиеся там беки негромко справлялись о его здоровье. Осторожно пересадили заутара на мягкое ложе, удобно обложив вокруг ватными подушками. С высоты помоста, где он сидел, через плечи покорно опустивших голову беков заутар еле заметно поклонился горящему в середине круглой залы огню. Его примеру последовали остальные.

Когда все уселись на свои места, заутар негромко сказал:

— Сегодня утром мы узнали, что сын Нишана содержится заложником у правителя Хань.

От возмущения беки вскипели:

— Как так?!

— Тот самый, малолетний?

— Да, тот.

— Разве он не погиб? Ведь был найден его труп!

— Так нас обманули?!

— Изменник продажный! Он хочет превратить всех нас в табунщиков ханьцев!

— Не надо было тогда освобождать Нишана!

— Давно пора скинуть его с тропа!

— Надо возвести на трон Мугуглана!

Заутар слегка поднял правую руку. Беки притихли. Подбирая каждое слово, слабым голосом он заговорил:

— Этим гнусным поступком Нишан свел на нет то, чего мы добились ценой крови десятков тысяч сыновей и дочерей Давани! Ханьцы говорят теперь: «Вот, сын ихшида Давани — заложник у Сына Неба! Страна аргамаков покорена нами! Шэнбины на даваньских конях догонят всех, кто вздумает бежать от них, и оставят далеко позади всех, кто гонится за ними!» Это нужно им, чтобы устрашать соседние и дальние страны и племена. Нишан совершил преступление и против даваньцев, и против соседних народов. Это Зло! Оно укоренилось в Арке! Священный трон Давани надо очистить немедля! Великий Ахурамазда покровительствует вам, беки. Пусть Добро восторжествует над Злом!

Беки бросились в темноту ночного города…

Нишан в эту ночь не мог заснуть, ворочался в постели с боку на бок. Сердце его сжималось от невыносимой боли.

«Значит, моего сына увезли в далекую Чанъань. Теперь всем показывают его как заложника, присланного мной в знак покорности. Позор! Какая судьба его ждет? Его убьют, непременно убьют! Они убьют наследника престола Давани — моего единственного сына. Я уже стар, у меня больше не будет детей. Но, может, это и к лучшему. Некому будет переживать тот позор, который лег на мой род. Весть, что мой сын заложник, наверняка облетела весь Эрши, ее услышали все беки, все жители Давани! Шила в мешке не утаишь. Наверное, беки уже совещаются тайком от меня! А что скажет заутар? Поймет ли меня, поверит ли? Вряд ли…»

Когда разъяренные беки вместе с толпой ясаулов и чавушей ворвались в опочивальню Нишана, он лежал мертвый, схватившись обеими руками за сердце.

— Я убрал навоз и за тебя, Жэн Чэ. В кормушки подбросил люцерну. Отдай теперь мою лепешку.

— Сегодня ты, градоначальник, работал за меня, чтобы получить спрятанную лепешку. Завтра же будешь кормить коней за нас обоих ради нашей дружбы. Если откажешься, вечером я тебя проучу! В тот раз тебя мало били. Обещаю, что теперь привезу из города не двоих, а пятерых молодцов! Понял?

Жэн Чэ вытащил из охапки сена черствую ячменную лепешку и бросил конюху, которого иронически величал градоначальником. Закоренелый вор, безжалостный и кровожадный, Жэн Чэ, отличившийся в даваньской войне, был освобожден от рабства и оставлен при конюшне Сына Неба, поскольку во время похода научился обращаться с резвыми даваньскими скакунами.

А вот истинного имени того, кого Жэн Чэ звал градоначальником, никто из конюхов Сына Неба не знал и даже не спрашивал. Известно было лишь, что тот из далекой Давани. Но по своей ли воле приехал или его привели сюда — это никого не касается. Кому интересна судьба чужеземного конюха? Только один Жэн Чэ знает, что тот был беком Эрши, главного города Давани, потому и дразнит его прежней должностью.

Вот уже три года этот человек ни разу не слыхал своего имени — Сиртланбек. Хоть бы кто-нибудь назвал его так! Конюхи-чинжины имеют хижины, иногда уходят ночевать к своим женам. Один Сиртланбек день и ночь в конюшне. Здесь его дом, здесь он зарабатывает на хлеб. Неисправимый мерзавец Жэн Чэ — его напарник. В первое время Сиртланбек пробовал защищаться от издевательств Жэн Чэ. Один на один Сиртланбек мог запросто одолеть его, но Жэн Чэ приходили на помощь его друзья из города, такие же пройдохи, как он. И Сиртланбек решил не связываться с мерзавцем. С тех пор Жэн Чэ и вовсе сел ему на шею, унижает и оскорбляет, смешивает с навозом от даваньских коней, как сам говорит.