Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

Впереди толпы шэнбинов понуро ехал Ли Гуан-ли, Несколько конных ханьцев тащили за ним выцветшие, порванные знамена с изображением Желтого дракона. Солнце скрылось за густыми облаками, и даже тени дракона не было видно на земле.

Первые известия о бесславно возвращающихся шэнбинах вызвали переполох в императорском дворце Вэйянгун. У-ди ничем не выдавал своих чувств. Не готовил ли он себя уже давно к таким вестям? Невозмутимость Сына Неба заставляла сдерживаться и его приближенных. Затаив дыхание, все ждали, что предпримет избранник Неба.

Лишь немногим стало известно, что навстречу Ли Гуан-ли в сопровождении десятка ланчжунов — телохранителей самого Сына Неба еще до рассвета выехал из дворца важный гонец. Но никто из вельмож толком не знал, какой приказ увез гонец, об этом лишь строили догадки. Только чэнсяну Гун-сунь Хэ была ведома воля Сына Неба: возвратившиеся на Давани шэнбины должны зимовать за высокими крепостными стенами Юймыня, в Чанъань же, во дворец, доставлены будут лишь те, кто потребуется.

Недели через две без шума и торжеств, будто тайком, ночью, вместе с ланчжунами вернулся в Чанъань Ли Гуан-ли. Его ввели прямо к чэнсяну Гун-сунь Хэ. Сдержанно поздоровавшись, чэнсян тут же приступил к расспросам. Через день Ли Гуан-ли, подбодренный Гун-сунь Хэ и подготовивший с его помощью обдуманный доклад, был вызван к Сыну Неба. При нем находился один чэнсян. После ритуальных поклонов и приветствий Ли Гуан-ли начал говорить сухо и коротко, без лишних подробностей, как посоветовал ему чэнсян. Рассказывая об осаде Эрши, Ли не произносил слов «вайчэн» (внешняя стена) и «чжунчэн» (внутренняя стена). Чего стоят эти мелочи перед величием Сына Неба! Он просто сказал: «Мы разрушили стену Эрши!» И уж, конечно, он не мог сказать: «Эршийцы не пустили нас во внутренний город!» Произнести эти слова означало бы признаться Сыну Неба, что он проиграл войну, не выполнил воли императора, не оправдал присвоенного ему громкого титула Эрши цзянцзюня. Как мудр этот чэнсян Гун-сунь Хэ! Он сразу же предупредил: «Даже не заикаться об этом!»

В конце рассказа Ли Гуан-ли, запнувшись, тихо произнес:

— Живыми вернулись в Дуньхуан не более десяти тысяч ваших отважных шэнбинов!

У-ди чуть заметно нахмурился, но ничего не сказал. Ли Гуан-ли замер. Чэнсян прятал глаза. Все трое понимали подлинный смысл последних слов. Из шестидесяти тысяч шэнбинов и сорока тысяч обслуживающих войско ханьцев, отправленных ранней весной на Давань, к началу зимы вернулись в Дуньхуан пять с небольшим тысяч. «Это как раз и будет не более десяти тысяч», — поучал чэнсян незадачливого полководца. Заметив недовольство У-ди, когда произносил даже эти искусно сглаженные слова, Ли Гуан-ли понял, что вся истина без всяких прикрас известна Сыну Неба! Он удивился: к чему такая игра между тремя людьми, которые прекрасно понимают друг друга?..

В конце следующей недели во дворце состоялось пышное торжество в честь победителей в даваньской войне. Заняли свои места по чипу вельможи всех степеней. Высокой чести быть приглашенными удостоились сыновья и родственники владык соседних мелких и средних государств, содержавшиеся в Чанъани заложниками.

Гун-сунь Хэ, почтительно стоявший сбоку от трона, на котором неподвижно восседал У-ди, с подобающей чэнсяну Поднебесной важностью объявил:

— Сын Неба, отец народов, племен и родов, обитающих и процветающих в необъятной Поднебесной, жалует отважному Эрши цзянцзюню Ли Гуан-ли княжеское достоинство хайсихоу!

Гул одобрительных возгласов раскатился по залу.

— Коннику Чжао Ди, убившему бека кента Ю, — княжеское достоинство синьчжихоу!

Собравшиеся ожидали, что вслед за Ли Гуан-ли будут названы имена военачальников по степени их чинов; растерявшись, когда вдруг был назван простой конник, они крикнули недружно и не так весело, как следовало бы. Опомнившись, все заново, уже более громко и уверенно выразили свое одобрение. Сын правителя какого-то заходного владения шепнул на ухо другому заложнику:

— У них больше почета убийцам, чем предводителям!

Тот, опасаясь, что их могут услышать, лишь согласно кивнул.

Гун-сунь Хэ продолжал:

— Управителю войском Чжао Ши-чэну — чин гуанлу дафу [157] Гуанлу дафу — начальник внутренней дворцовой стражи. !

Раздались шумные одобрительные возгласы.

— Взявшему в свои руки бразды управления тысячей шэнбинов и пленившему бека кента Ю Шан-гуань Цзе — чин шаофу [158] Шаофу — начальник налогового ведомства. !

Когда Гун-сунь Хэ сказал, что хаохоу Ли Чи направляется правителем в Шандан, почти всем стало ясно, что за потерю войска в долине Хайломы он отстраняется от должности военачальника. При всем своем самообладании, У-ди не удалось полностью скрыть свое истинное отношение к неудаче Ли Чи. Но возгласы одобрения звучали по-прежнему дружно, создавая впечатление, что никто ни о чем не догадался.

Уставшие к концу церемонии вельможи и царевичи-заложники, надрывая голосовые связки, одобрили получение больших чинов еще тремя отличившимися в походе. Целая сотня «героев» получила должности с доходом по две тысячи мешков риса в год, а более тысячи шэнбинов — места с жалованием в тысячу мешков проса или риса. Когда Гун-сунь Хэ объявил, что добровольно записавшиеся в войско будут награждены выше их ожидания, даже важные вельможи не удержались от выразительных взглядов, полных иронии; глаза говорили: «Разве кто-нибудь ходил в Давань добровольно?» Вдобавок ко всему чэнсян известил, что Сын Неба прощает отправленных в поход за провинности. Это означало, что ту-ну, ну-бэй превращались в свободных бездомных шужэнь — простолюдинов. Сказано было, что ратникам в награду будет роздано сорок тысяч серебряных монет круглой формы с изображением дракона, каждая из которых приравнивается к трем тысячам медных монет.

Награжденные подходили близко к трону и низко кланялись Сыну Неба. Чэнсян Гун-сунь Хэ сел на свое место и вопросительно взглянул на историка Сыма Цяня, сидевшего рядом с ним.

— О даваньской войне, о подвигах победителей будут знать все грядущие поколения! — сказал тот.

Чэнсян Гун-сунь Хэ, хитро улыбнувшись, одобрительно кивнул. Веселье продолжалось до глубокой ночи.

У-ди, растянувшись на мягком ложе, засыпая, пробормотал:

— Теперь каждый «негодяй», возвратившийся из Давани, будет корчить из себя героя! Хвастуны нам полезнее, чем правдолюбцы.