Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

— Правитель Давани, — сообщил Чжан Цянь, — убежден, что никто не может вторгнуться с войском в его страну, потому что она окружена со всех сторон Небесными горами. Между Чжунго и Даванью нет дороги, по которой могли бы пройти войска.

— Надо укреплять эту уверенность! — заметил Гун-сунь Хун.

Лицо У-ди оставалось бесстрастным. Значит, на этот раз он доволен рассказом посла и согласен с замечанием чэнсяна.

— Так же, как у сюнну и у юечжи, — продолжал свою речь посол, — у даваньцев есть обычай возводить на престол после смерти правителя кого-нибудь из его сыновей или братьев. У властителя Давани есть единственный сын и также единственный младший брат. Правитель склонен сделать своим наследником брата, думая, что сын еще молод и успеет сесть на трон после брата. Сын этим втайне недоволен.

— Так! — еле заметно улыбнулся У-ди.

— Значит, надо поддерживать связь с обоими претендентами на трон, — сказал чэнсян, будто бы переводя многозначительное «так!» Сына Неба.

Переходя к Кангха, рассказав, что его правитель — тудун уклонился от встречи с послом, Чжан Цянь произнес:

— Канцзюй горд и дерзок!

У-ди снова отвел взгляд в сторону. Теперь и без помощи чэнсяна Чжан понял, что и эти слова не по душе Сыну Неба, и тут же прекратил разговор о Кангха. На мгновение он смешался, не смог сразу найти нужных слов. К горлу подступил комок. Ведь теперь ему нужно говорить об основном поручении — о переговорах с юечжи! Еле выдохнув воздух из сжимаемой спазмой груди, Чжан проговорил:

— Большие Юечжи… их хакан Кудулу…

У-ди отвернул лицо. Чжан замер. Чэнсян тихо сказал:

— Это все известно!

Чжан Цянь был весь в поту, однако вытереть лицо при Сыне Неба не осмеливался.

— Завтра! — сказал Гун-сунь Хун.

Еле волоча ноги, Чжан попятился к двери. Его провожали глаза повелителя, глаза, в которые никто в Поднебесной не может взглянуть прямо. Что выражал этот взгляд — удовлетворение ли тем, что послу удалось выведать столько тайн, или гнев из-за того, что он не мог добиться согласия юечжи на войну, — понять было невозможно. Не только сейчас, но и за все эти дни Чжан ни разу не осмелился взглянуть в глаза Сыну Неба. А если бы и взглянул, то все равно ничего бы не узнал: бесцветные округлившиеся глаза У-ди казались застывшими.

Выйдя за дверь, Чжан Цянь вздохнул как человек, чудом освободивший свое горло от удушающих рук палача. «Откуда получил этот человек магическую власть над людьми?» — подумал Чжан Цянь. Кто-кто, а он, Чжан, в глазах других выглядит солидным, значительным человеком. Но перед Сыном Неба он дрожит и запинается так, что удивительно и ему самому. Да, да, этот страх начался у него со дня курултая у юечжи! «Не только я, но и все вельможи трепещут перед Сыном Неба!» — оправдывался перед самим собой Чжан. Возможно, как говорят поэты, из всевидящих глаз Сына Неба и проливается живительный свет, но страх перед его взглядом не позволяет увидеть это лучезарное сияние. И все же самое страшное позади! Чжан Цянь, добравшись до отведенных ему покоев, рухнул на постель и заснул мертвым сном. В эту ночь он не слышал горластых петухов.

Утром чэнсян Гун-сунь Хун сказал Чжану:

— Сын Неба повелел вам изложить на отдельных свитках сведения о каждой стране и о каждом народе, с которым вы встречались.

Несколько дней при помощи двух писцов Чжан составлял донесения.

Когда свитки были готовы, их представили императору, У Сына Неба сидел вездесущий Гун-сунь Хун. Никто не знал, когда он ложится спать, когда встает: он всегда на ногах, всегда готов по первому зову предстать перед своим повелителем.

Легким кивком головы У-ди разрешил первому советнику огласить свитки.

— «Усунь [45] Усуни жили вокруг Незамерзающего озера (Иссык-Куля) и в прилегающих местностях. лежит почти в двух тысячах ли на северо-восток от Давани, — читал Гун-сунь Хун. — Это кочевое владение, жители которого переходят за стадами с места на место. В обычаях они сходствуют с сюнну. Усунь имеет несколько десятков тысяч воинов, отважных в сражениях. В прежние времена усуни были в зависимости от сюнну. Однако когда усилились, то завели собственных данников и отказались от поездок в орду сюнну…» Это неплохо, — от себя добавил Гун-супь Хун. — Значит, Усунь не в ладах с сюнну! — Он продолжал читать: — «Канцзюй лежит почти в двух тысячах ли на северо-запад от Давани. Это также кочевое владение; в обычаях оно совершенно сходствует с юечжи. Имеет до девяноста тысяч воинов. Канцзюй смежен с Даванью и по малосилию своему признает над собой на юге власть юечжи, а на востоке власть сюнну».

— Как это понять? — тихо произнес У-ди.

— Видимо, это ошибка лазутчика. Девяносто тысяч воинов — и малосилие! Этого не может быть! Скорее всего, они в союзе и с юечжи, и с сюнну. Это мы уточним. — Гун-сунь Хун впервые при У-ди назвал Чжан Цяня соответственно его истинной, тайной миссии — лазутчиком. Он никогда не посмел бы этого сделать, если бы перед тем повелитель не высказал сомнения в объективности посла и достоверности его сведений. Иначе его дерзость была бы жестоко наказана. — «В нескольких тысячах ли на запад от Больших Юечжи лежит Аньси, — читал Гун-сунь Хун второй свиток. — Жители этой страны ведут оседлую жизнь и занимаются земледелием; сеют рис и пшеницу, делают вино из винограда. В Аньси есть несколько сот больших и малых городов; они выглядят так же, как и в Давани. Страна занимает несколько тысяч ли пространства и считается величайшим государством… Записи чертят на пергамине [46] Пергамин — твердая кожа. поперечными строчками…» Интересно. Оказывается, можно писать и поперек! — удивился чэнсян и раскрыл очередное донесение: — «Тяочжи [47] Тяочжи — страны Малой Азии. лежит в нескольких тысячах ли на запад от Аньси, близ Западного моря [48] Западное море — Средиземное море. . Климат жаркий, почва влажная; жители занимаются земледелием, сеют рис… В Тяочжи есть Мертвая вода [49] Мертвая вода — Мертвое море, находящееся на территории современной Иордании. …» Когда шэнбины достигнут берега Западного моря, мертвая вода станет для нас живой. — Гунсунь Хун, довольный удачно придуманной фразой, разворачивал следующий свиток.

— В другой раз! — сказал У-ди.

— Когда Чжан Цянь закончит эти свитки, в них будут сведения о тридцати шести странах, — доложил чэнсян.

Ань-ину и нескольким его товарищам-байшаньцам удалось скрыться от озверевших шэнбинов, учинивших расправу над восставшими строителями дороги. Они бежали в горы и там пристали к ватаге таких же обездоленных людей, бывших крестьян-нунфу, которых обстоятельства заставили стать разбойниками. Жестокость правителей рождала ответную жестокость. Разбойники грабили караваны, убивали купцов, наводили страх на окрестные селения. Ань-ину претили грабежи и убийства, и он был рад, что атаман не посылал его в набеги. Целые дни Ань-ин проводил в пещере, служившей атаману убежищем, читал захваченные свитки, готовил пищу.