Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

— Почему ты? — Спросила мать, забыв обо всем.

— Как почему? Я мерген!

— Разве нет других мергенов? — спрашивала она, уже плача и не отдавая себе отчета в своих словах.

— Есть… И они пойдут со мной!

— И я хочу умереть с вами! — заплакала жена.

— Нет, ни в коем случае! — резко воскликнул Тохтар. — Я же иду сражаться… погибну… чтобы род мой, мои дети были живы… чтобы ты вырастила их!

— На кого ты бросаешь старую мать?

— Я должен биться, чтобы ваши кости, мама, не остались под копытами коней шэнбинов… чтобы их мечи не срезали косы Чолпаной…

— Без тебя мне все равно не жить, сынок!

— А ты, Чолпаной, молода и красива! Ты должна жить! Ты должна жить ради детей, чтоб не иссяк мой род! Но… я это знаю… тебе потом… нужно выйти… замуж… — Тохтар не смог сдержаться — голос его задрожал, на глазах показались слезы. — Но чтобы дети мои не остались за порогом… твоего нового… Что я говорю?! Я верю в твою любовь к нашим детям!

— Другому достанется только мой труп. — Чолпаной, всхлипывавшая до сих пор, разрыдалась, проклиная чинжинов…

На рассвете Тохтар пошел на кладбище. Там он встретил многих из чакиров, побывавших вчера вместе с ним в Арке, у ихшида. Значит, и они пришли проститься с прахом отцов и дедов. Каждый из них спустился в свой семейный астадан. Тохтар подошел к крайней нише.

— Отец мой! — начал он охрипшим голосом. — Ты слышишь меня? Душа моя скоро будет возле твоей души! По кости мои не лягут возле твоих костей! Их растопчут, смешают со священной землей эти нечистые чинжины. Но зато я поломаю хребет десяткам, сотням чинжинов! Я клянусь сделать это!

Тохтар чувствовал себя постаревшим на десять лет. Глаза его стали сухими, сердце словно окаменело. Он выполз на четвереньках из узкого прохода астадана и направился к семье. По пути ему в голову пришла Новая мысль: пожертвовав собой в ожесточенной схватке, он не только спасет свой род, но и приготовит место на небе для матери, жены и детей, когда души их расстанутся с телом. Да, судьба возложила на него тяжкое бремя…

Чолпаной, проливая слезы, приготовила утреннюю скудную трапезу. Дети уже проснулись и жевали черствые ломти лепешки. Тохтар сел между матерью и женой, а детей взял на колени.

— Ешь получше, сынок, тебе нужна будет сила! — сказала мать, сумевшая к утру взять себя в руки. Тохтар изо всех сил старался есть. Дети просили еще, и Тохтар отломил им по куску от своей лепешки. Наступило страшное молчание. Все трое взрослых думали о том, что это последний их завтрак вместе и больше никогда этого не будет, никогда! Никто из них не решался проронить хоть слово, чтобы не вызвать взрыва рыданий.

— Папочка! Ты вечером принесешь мне красные яблочки? — шепелявя, спросила девочка. Чолпаной, обняв мужа за шею, горько зарыдала. Всхлипнула и мать, вконец обессилевшая от слез и бессонницы. Заплакали испуганные дети, и Тохтар, на миг забыв обо всем том, что его одухотворяло и придавало ему смелость, тоже заплакал беззвучным мужским плачем. Пора было идти. По обычаю даваньцев, Тохтар влил свою слюну в рот сына, чтобы тот не скучал по нему. Чолпаной рухнула в ноги мужу и обхватила их руками; девочка бросилась к Чолпаной. Тохтар растерялся, не зная, что делать. Наконец он поднял жену, взяв на руки детей, насильно втолкнул их в ее объятия и поспешно пошел к двери.

— А со мной? — услышал он голос матери. Тохтар остановился, но не решался повернуться: боялся, что не устоит на ногах, упадет. Мать сама подошла, обняла и поцеловала его. Чолпаной сидела на земле, крепко прижимая к сердцу сына, очень похожего на отца, живую частицу мужа…

Тохтар шел в сторону боковых ворот, откуда должен был выйти отряд. Теперь, когда прощание с семьей было позади, в душе его с каждым новым шагом росли гнев и ненависть. Что нужно от нас этим проклятым чинжинам? Что им не хватало у себя дома? Жаль, но другого выхода нет! Если его смерть неминуема, то она будет стоить врагу десятков, сотен жизней!

Когда солнце наполовину показалось из-за горы, на крыше Арка взревели карнаи. Тут же распахнулись главные ворота внутреннего кента и оттуда выползли два бревенчатых сооружения, похожих на домики. Они двинулись в сторону кольца шэнбинов по улочкам и площадям, очищенным самими чинжинами от завалов кирпичей и обгорелых бревен, чтобы было удобнее приблизиться к осажденному внутреннему кенту. Меткие стрелы даваньцев вылетали из щелей между бревнами и валили шэнбинов, приближавшихся к ползущим домикам.

Далеко за окружением шэнбинов, на крутой террасе горы Улугтаг, раздались ответные звуки карнаев. Это откликались отряды, подъехавшие на подмогу осажденному Эрши из заходных кентов и депар — Кувы, Мугуглана, Канда, Гесая… Со стороны гор в нескольких местах поднялись облака густой пыли. Это, стреляя на скаку из луков, мчались чакиры.

Привычные для даваньцев звуки карнаев никогда, возможно, со времени их изобретения, не вызывали у них такой радости, как сегодня, не поднимали так их дух! Звуки эти словно вырывались из глубины сердец даваньцев и возмещались эхом со стороны исполинских горных вершин. Рев этот пробудил и поднял на ноги всех в осажденном кенте. Не только бойцы-чакиры, но и старики и старухи, даже больные — все почувствовали себя сильнее, бодрее, увереннее. Те же стены и башни сейчас показались людям прочнее, чем вчера и чем когда бы то ни было!

Ползучие деревянные домики то отходили назад под натиском шэнбинов, то вновь приближались к их кольцу, сея ужас и смерть. Стрелы обычных луков и самострелов не могли пробить толстые нетесаные бревна. Кое-кому из шэнбинов удалось подобраться совсем близко к домикам, но что толку? Ни меч, ни кинжал, ни топор не брали их. Чинжины поняли, что, двигаясь то вперед, то назад, эти домики хотят заманить их поближе, но избегают плотного окружения. Почему они боятся близко подходить к кольцу? Пристально наблюдал за поведением этих необычных ползучих сооружений, чинжины обнаружили, что крыш у них, оказывается, нет. Плотные толпы шэнбинов, защищаясь щитами и латами, не обращая внимания на потери, окружили оба домика, стараясь взобраться наверх.

— Тохтар! Бросьте теперь луки! Бейте копьями! — послышался голос десятника среди иноязычных криков.

— Они уже лезут под арбу! — крикнул кто-то из даваньцев.

— Пусть лезут! Бейте их! — охрипшим голосом приказал десятник.

Чинжины кричали все громче и громче. Тохтар распорол живот чинжину, бросившемуся на него через край бревенчатой обшивки, но тут же сам получил удар в грудь. Несколько шэнбинов пиками выломали первое бревно…

— Великий Ахурамазда! Сохрани детей моих, род мой!.. — угасал голос Тохтара.

Когда шэнбины полностью распороли обшивку домиков, в каждом из них лежали трупы десяти даваньцев. «Неужели всего лишь два десятка даваньцев уничтожили две с лишним сотни ханьцев?» — изумленно разводили руками ханьские предводители.