Александр Долгов - Спасти Цоя [litres]

– Кто, кто? – пьяно переспросил я, не к месту громко икнув, вышло смешно.

– Янсонс. Мартиньш Янсонс, – ответил Катковский и шутливо заметил, – этому историку больше не наливать.

Наверное, однофамилец, подумал я. Трудно было себе представить геноссе Янсонса, этого сортирного проныру, беспощадно поливающим из «шмайсера» смертоносным свинцом немецких карателей, прочесывающих леса во время облав на латышских партизан. Еще сложнее – несломленным героем с петлей на шее где-нибудь на Ратушной площади перед толпой насильно согнанных соплеменников. Нет, точно – не он. Просто – однофамилец, однако, странное совпадение.

В конечном итоге, благодаря предательству одного из подпольщиков этот Мартиньш Янсонс был схвачен гестапо, осужден и прилюдно повешен, националистическое подполье в Риге разгромлено, «лесные братья» поголовно уничтожены, а Памятник Свободы, называемый латышами между собой «Милда», как символ свободы и независимости нации, уничтожен – взорван. На его месте через несколько лет соорудили монумент, посвященный верному сыну Фатерланда епископу Альберту, основоположнику немецкого города Риги.

Я уже был не в состоянии участвовать в пьяных разглагольствованиях товарищей, в глазах давно троилось, к горлу все настойчивей подступал тошнотворный комок, мысли от меня постоянно ускользали, кроме одной – «эти алкаши меня до добра не доведут…» Но вот что интересно, временами до моего сознания долетали обрывки фраз, непонятно как врезаясь в память: «…мумия всех соперников уничтожил еще двадцать лет назад…» «…слышал небось, что в Сибири построена тьма новых городов у русских?..» «… ты в Крыму был? – вот где райское место!..» «…про Курчатова, отца советской атомной бомбы, не в курсе?..» «…а Гагарина знаешь?..» «… в мире теперь четыре атомных державы – Германия, Япония, Советский Союз и Америка…» «…коммунистический Вьетнам уж который год дает прикурить япошкам…» «…а у мумии как не было, так и нет преемника…» И снова про мумию: «…мумия… Мумия… МУМИЯ!!!» Сдалась им эта мумия! Товарищ по их милости концы отдает, а они: мумия… мумия!

Они бы и дальше так балагурили до самого утра, если б меня вдруг не вырвало, да не фонтаном, а водопадом, хотя я долго и стойко боролся с неотвратимо подступающей дурнотой. Мой организм напрочь отказался принимать неприятельский шнапс, и чтобы отключиться, мне хватило, смешно сказать, всего каких-то полстакана этого пойла. Я же говорил, что совершенно не принимаю крепких напитков, но как дурак продолжал сидеть на кровати… Меня вырвало прямо на Шульца, вот так я с ним и поквитался, но, конечно, это получилось не нарочно, но как говорится, долг платежом красен, Катковский, кстати, тоже попал под раздачу.

Все сразу вскочили, будто ошпаренные кипятком, заорали на меня дурными голосами, но мне уж все «до лампочки» было – только б выбраться из сарая да глотнуть свежего воздуха, и я, хоть и с опозданием, все-таки смог выйти самостоятельно – лучше сказать, выползти из сарая, – пошатываясь, по стеночке, по стеночке, держась за нее, родную, и уж там, на лужайке, меня вывернуло по полной программе, после чего я удовлетворенно завалился в душистую мягкую траву.

Пробуждение было кошмарным – в голове стучала тысяча отбойных молотков. Меня продолжало мутить. В горле было сухо, как в какой-нибудь Сахаре. Жутко хотелось пить. Наверное, все отдал бы за стакан прохладной воды. С некоторым удивлением обнаружил себя лежащим поперек кровати. Рядом со мной на фанере стояло отхожее ведро… Наполовину полное или наполовину пустое? Непонятно… Спросить было не у кого…

Доковыляв на непослушных ногах до отворенной двери сарая, увидел под одной из яблонь, сидящих за деревянным столом Катков-ского и Шульца, судя по их довольным мордам, уже опохмелившихся, как ни в чем не бывало, они пили чай с бутербродами и слушали радио – на столе стоял транзисторный радиоприемник с выдвинутой вверх серебристой антенной.

– Доброе утро, историк, – приветствовал меня Катковский, – присоединяйся, давай позавтракаем, – кивком головы он указал на вторую деревянную скамью.

Я с отвращением скривил лицо – при виде съестного к горлу моментально подступил тошнотворный комок.

– Тогда, может, опохмелишься? Сразу человеком станешь. Мы специально для тебя чуток оставили, – предложил Шульц, доставая из-под стола почти опорожненную бутылку, на донышке которой еще плескался шнапс, грамм сто или сто пятьдесят. Призыв опохмелиться ускорил рвотный рефлекс, я судорожно зажал рот руками и, очертя голову, бросился за сарай в густые заросли травы.

Оклемался я только спустя некоторое время благодаря свежему холодному молоку, оперативно доставленному Катковским из ближайшей продуктовой лавки. «Вот верное средство, чтобы вновь обрести человеческий облик», – авторитетно отрапортовал он, вручая мне две ледяные бутылки. Я сходу взялся за активную детоксикацию своего организма, пострадавшего от непривычного возлияния. Правда, первая бутылка пошла мне явно не впрок – желудок тут же извергал выпитое молоко обратно, но уже в виде… творога, как на молокоперерабатывающем заводе, ей-богу! Но начиная со второй дело пошло на лад, и я с каждым новым глотком действительно начал обретать утраченный было человеческий облик.

Сам «лекарь» Катковский вскоре отбыл на работу – вечером в рижской опере давали «Лоэнгрина», ожидалось посещение спектакля фюрером. Власти постарались подгадать с выбором культурной программы, чтобы Гитлер остался доволен, здесь, как и везде в мире, знали, с каким почитанием фюрер относится к творчеству Вагнера.

Пока я продолжал оттягиваться молоком, в городе происходили важные события: Гитлер, прибывший в Ригу ночным авиарейсом из Берлина, на набережной принимал военный парад. Затем в сопровождении нацистской свиты торжественно возложил цветы к монументу архиепископа Альберта, а потом в присутствии лучших представителей немецкой общины Риги отобедал в парадном зале Большой Гильдии, где за обедом произнес программную речь о том, что Рига – исконно немецкий город и после этого готовился следовать на презентацию двухтомника «Майн Кампф»… Шульц приволок в сарай транзисторный приемник, и мы вместе слушали новости о передвижениях фюрера по городу. На другой частоте транслировался прямой репортаж из переполненного зеваками центрального книжного магазина на бульваре Адольфа Гитлера. Публика там томилась в ожидании именитого автора, уже второй час радиоведущий с пафосным упоением преподносил грядущее событие не иначе как эпохальное, поскольку книга «Майн Кампф» доселе в двух томах ранее не издавалась, и навязчиво зазывал слушателей поспешить на презентацию. Однако фюрер не появлялся, и поэтому в затянувшейся паузе в радиоэфире грянул бравурный марш «Хорст Вессель», официальный гимн национал-социалистов. И тут Шульц не выдержал и, смачно сплюнув, вырубил приемник: