Александр Долгов - Спасти Цоя [litres]

– «Ригас Балсс», что означает по-русски «Голос Риги», это ежедневная вечерняя газета, словом, вечерка на русском языке, – начала Софья Иосифовна и, скорчив кислую физиономию, добавила почти с отвращением, – настоящее кладбище замшелых сотрудников, но не в смысле возраста, а по трафаретному мышлению, клишированным фразам, штампованным материалам. Прописные истины – вот их «творческий» уровень.

Она посетовала, что тиражи газеты – ничтожны, и что издание влачит жалкое существование, чахнет на глазах, коллеги-газетчики называют газету не иначе, как «городской сплетницей» за примитивный пересказ рижских «сенсаций», репутацию не спасает даже псевдо-скандальный тон отдельных резонансных публикаций, время от времени печатающихся на страницах, где беззлобно высмеиваются местные рвачи, мошенники, пройдохи, а так же неплательщики алиментов; хоть и бойко подаются эти материалы, но написаны весьма заурядно, без всякой фантазии и полета мысли, просто стыд берет за качество. Интересные и познавательные статьи про культурную жизнь города, которую она курирует, погоды не делают – им отведен убогий «подвал» на последней полосе газеты, почти на задворках, там же, кстати, публикуются и некрологи отошедших в мир иной известных деятелей науки, культуры и других «замечательных людей», словом, заслуживающее внимание соседство, само собой, в переносном смысле и в кавычках. И как разжечь интерес у читателей, как поднять тиражи, попытаться выйти на всесоюзный уровень – никто в редакции толком не ведает, да и не задумывается всерьез, мозги будто жиром заплыли, сама же, хоть и ломает голову, не знает, как выбраться из этого болота. И она просто не представляет – способна ли вообще на подобные потуги вечерняя газета, уделом которой по определению является локальная проблематика…

Я слушал с вниманием, и тут мне сходу в голову пришла одна мысль, сам не ожидал такого, честно признаюсь, какая это муха меня вдруг укусила, все вышло спонтанно… Да, ситуация, по правде говоря, получилась довольно пикантной, если не сказать анекдотичной, ну, в самом деле что я, юнец желторотый, без году неделя пробующий силы в рок-журналистике, о чем, разумеется, теперь ни гу-гу, мог ей присоветовать такого особенного и полезного, какой дать рецепт для быстрой раскрутки газеты?.. Пожалуй, и мог, если взглянуть на суть проблемы глазами современного человека, каковым, собственно, я и являлся, – человека XXI века, до тошноты перекормленного разного рода жареными новостями, ненужными фактами и измышлениями, буквально тонущего в океанах бесполезной информации и оказавшегося по случаю в «голодных» семидесятых, я имею ввиду информационно голодных, если не поняли. Как не использовать этого преимущества? – вот я и подкинул ей одну идейку, правда, без всякой конкретики, сказал, как можно заманить в сети более широкую аудиторию, – очевидно нужно обратиться к совершенно новым темам, никем не использованным до этого здесь, условно говоря, табуированным, то есть о которых в советском обществе не принято говорить.

Теперь-то я думаю, все вышло вполне логично: сама vis-à-vis меня на это натолкнула своей природной еврейской сексуальностью. Несмотря на мою тогдашнюю неопытность ни разу не целовавшегося девственника, видимо, подействовали феромоны, исходившие от нее.

– Что ты имеешь в виду? – она не сразу поняла мою мысль и насторожилась. (Тут я должен отметить, что она поначалу стала мне «выкать», но я упросил ее говорить мне «ты». Она посопротивлялась и сдалась, видимо, вопреки своим принципам.)

– Ну, много тем интересных есть подобного рода, – замялся я, не зная, как перейти к сути, сам не ожидал от себя подобной прыти, что заговорю с ней о сексе, и я осторожно продолжил начатую мысль, правда, чуть косноязычно, немного все-таки волновался, – я хочу сказать, что есть немало тем, как говорится, замалчиваемых в официальной прессе, вот, к, примеру, злободневные вопросы полового воспитания молодежи… так сказать, сексуальные вопросы… позволю себе спросить – кто из ваших коллег разрабатывает эту жилу? – правильно, никто… вот я и порекомендовал бы вашей газете найти толкового сексолога и предложить стать колумнистом, пусть он ведет популярную рубрику, только, разумется, надо отнестись к этому творчески и нетривиально, уверен на все сто – редакционную почту немедленно завалит письмами – не только от молодежи, но и от взрослой аудитории.

– Сексолога? – в ужасе ахнула Софья Иосифовна. – Колумниста? – От неожиданности ее аж бросило в жар, и все лицо пошло алыми пятнами, не ожидал от нее такой реакции, вроде как взрослая женщина, а реакция, как у какой-то… ну, вы меня поняли, мне даже неловко стало, подумал – не перегнул ли я палку? И еще я был не уверен – существовали ли в то время эти самые советские сексологи, впрочем, как и те же колумнисты, и вообще – правильно ли она меня поняла, но… конфузиться было поздно, и я бодро продолжал сыпать дельными советами, мне и в самом деле захотелось им помочь.

– А еще, – уже напористо продолжил я, – можно начать печатать платные брачные объявления вместо ваших скорбных некрологов, никому не нужных, кроме разве родственников усопших, хорошо бы открыть газетный клуб под броским названием «КЛУБ ОДИНОКИХ СЕРДЕЦ»… во-первых, сможете на объявах заработать хорошую денежку, а во-вторых, что гораздо важнее – отвоевать у конкурентов новую аудиторию и таким образом объединить всех страждущих найти свою половинку по всему необъятному Советскому Союзу. Вы представляете, какой вас ожидает результат? – Для пущей убедительности я вскинул вверх указательный палец, – тираж вашей газеты станет расти в геометрической прогрессии, если я хоть что-то понимаю в математике…

Разволновалась она настолько, что вскочила на ноги и стала ходить туда-сюда по комнате, а на последних моих словах, где стояла, там и грохнулась, хорошо, что рядом диван оказался – для нее мое предложение оказалось настоящим шоком. Но по глазам ее я понял – моей идеей она прониклась. Да, идея хороша, хоть и возникла спонтанно, мне и самому понравилась – тут я явно обогнал их время.

На следующий день, как я уже упомянул, Шульц должен был сдавать латынь и по этому поводу вряд ли переживал. Сами понимаете, человек, дописавший «Хронику Ливонии» за Генриха Латвийского и по мудрому наущению прадеда по-настоящему выучил мертвый язык ливов (таких знатоков по всему миру не более полутора десятка), по поводу заурядного экзамена и не думал печалиться… За ночь он оклемался, обвыкся с полученной от меня информацией, и, похоже, чувствовал себя вполне недурно. Утро для него началось, как обычно, – с музицирования, еще толком не продрав глаза, не умывшись и не одевшись, он в одних трусах уселся писать партитуру, на деле оказавшуюся длинной «портянкой», как ее обычно называют в своей среде профессиональные музыканты, – длинной бумажной лентой, склеенной из листов ватмана. Шульц находился в самом финале своей кропотливой работы – ему оставалось переложить на ноты всего две последние части «Таркуса» – «Поле битвы» и завершающую инструментальную – «Акватаркус». Без конца перематывая назад магнитную пленку и ставя ее на нужное место с помощью цифровой шкалы, имевшейся на корпусе магнитофона, Шульц всякий раз пытался «поймать» самое начало «Поля битвы» – там, где после сокрушительного, но непродолжительного соло Палмера на ударных очень эффектно включается электроорган Эмерсона и так мощно и величественно вступает в игру, что аж мороз по коже дерет… Так вот, что-то у Шульца не получалось, не мог поймать нужные ноты и все крутил и крутил пленку, а параллельно пытался снять проигрываемый кусок, пробуя воспроизвести его на своем доморощенном органчике. Как сейчас помню – это была компактная «Юность-70», облицованная в пластиковый корпус бледно-оранжевой окраски, невысокая такая, стоящая на низких, чуть более полуметра, металлических ножках. Как отметил Шульц – инструмент вполне себе приличный, позволяет с помощью ручек менять тембровую окраску в большом диапазоне и добиваться характерных жанровых звучаний, начиная с эстрадной и народной музыки до звучания органа, что ему было и нужно.