Александр Долгов - Спасти Цоя [litres]

Квартира у них была просто необъятной – три или четыре комнаты, а, может, и больше, оставшаяся в наследство от прадедушки Шульца, как вы должно быть помните, известного в Риге профессора истории.

– Так ты, значит, фанат ELP… – вновь заговорил Шульц, приоткрывая по пути двери огромных комнат и показывая мне, где что находится – где гостиная, где спальня и прочее. Я же удивлялся не сколько великолепию квартиры (у нас с дядюшкой жилье в Петербурге было тоже вполне респектабельным), а тому, что вот так на голубом глазу Шульц впустил в дом совершенно незнакомого человека, просто в голове не укладывалось, что может быть такое… O tempora! O mores! Я подумал тогда о временах и нравах моего реального времени, когда и в подъезд то не попадешь, а не то что б в квартиру.

– И какой же у тебя самый любимый альбом? – спросил хозяин, остановившись перед самой последней дверью, раскрытой настежь.

Хм… Вопрос, конечно, интересный. Знаю не понаслышке, что кому-то из поклонников группы ELP более по сердцу приходится их первый концептуальный и второй по счету студийный альбом Tarkus, а кому-то – не менее концептуальный и навороченный Brain Salad Surgery, вышедший в свет через год после Trilogy, бесспорно, во всех отношениях выдающаяся и содержательная работа, этакий «салат из головного мозга»… Что касаемо лично меня, то я убежден до сих пор, ну, это, конечно, на мой субъективный взгляд, что вершиной их творчества, как ни крути, является альбом Trilogy, который на первый взгляд кажется всего лишь простым набором песен без всяких там концепт-наворотов, но зато каких песен!!! По красоте и сложности эту музыку трудно сравнить с чем-либо другим, мне про это еще папа в свое время говорил, а он-то знал, о чем говорил, уж поверьте мне… Но, сами понимаете, что в разговоре с Шульцем я обо всем этом не мог обмолвиться, чтобы, попросту говоря не спалиться, поэтому я просто сказал, что мне нравится Tarkus.

Услышав знаковое для себя название, на которое он буквально молился, Шульц аж задохнулся от восторга и тут же поведал мне еще одну примечательную историю: рассказал, что музыка Tarkus не дает ему покоя целый год и что он задался целью претворить в жизнь одну архисложную задачу – ни много ни мало записать на слух партитуру этой безумно сложной, но от того еще более интересной и заманчивой композиции, сказал, что в лепешку расшибется, а в конце концов снимет ее один в один. Процесс, как выяснилось, оказался нелегким и растянулся почти на полгода – несколько месяцев подряд Шульц списывал с не очень чистой магнитофонной записи все ноты, раз тысячу, наверное, прокручивал Tarkus, так что магнитную ленту затер почти до дыр.

– Ого, – подивился я, – ты что же, нотной грамотой владеешь?

– Да, а что тут такого? – небрежно махнул рукой Шульц, – пацаном когда-то обучался в музыкальной школе по классу фортепьяно и вполне успешно – мать мечтала запихнуть в консерваторию, чтобы сделать из меня филармоническую звезду, смешно вспомнить, зато сейчас… Другие горизонты открываются, чувак!

– А партитура-то зачем тебе понадобилась?

– Как это зачем? – тоже мне вопрос, чтобы играть, конечно же, играть, как ELP… Я группу арт-роковую хочу сколотить, первую в своем роде для Риги, только вот пока подходящих единомышленников, врубающихся в ультрасовременную музыку, не смог найти, все как полоумные вокруг меня один глэм-рок лабают, ну, в лучшем случае – хард.

Во Шульц дает! – у меня от его фонтанирующего творческого потенциала аж глаза на лоб полезли, и тут он отличился! Я и не подозревал о его музицирующих амбициях.

Вот так слово за слово мы с ним и разговорились, еще даже толком не познакомившись, не представившись друг другу. А зачем? – если есть жгучие темы, которые хочется срочно обсудить. Мы с Шульцем пребывали в том самом беспечном возрасте, когда знакомство и последующее стремительное сближение происходит мгновенно. Я бы сказал – по собачьи: нюх-нюх, – свой!

Тут Шульц опомнился и затащил меня в свою берлогу, самую дальнюю комнату, у двери которой мы так надолго зависли. Ее окна, как, впрочем, и других комнат, выходили во двор. Никакого порядка в ней не было, все перевернуто вверх тормашками. Я сразу обратил внимание на глухую стену без окон, вдоль которой громоздилась сногсшибательная аппаратура: высоченные акустические колонки, по внешнему виду, пожалуй, более годные для проведения рок-концертов, чем использования в быту, какой-то мудреный усилитель с множеством ручек и индикаторов, стационарный катушечный магнитофон вертикального исполнения, голландский Philips – про него Шульц мимоходом заметил, что он «дофигадорожечный», что позволяет существенно экономить расход магнитной пленки, – и наконец, весьма навороченная «вертушка» для проигрывания грампластинок, тоже голландская, – на ней-то как раз и крутился вороненый блин ELP – иголка звукоснимателя по-прежнему продолжала нарезать четвертую дорожку альбома – From The Beginning – Грег Лейк, прочувствованно отпев все куплеты песни и исполнив отменное соло на акустической гитаре, теперь продолжил тему на электрогитаре.

С любопытством разглядывая обиталище, я вперился взглядом в простенькую однорядную органолу, вроде бы отечественную, контрастирующую с прочей убойной аппаратурой. Поймав мой недоуменный взгляд Шульц моментально отреагировал:

– А что? Вполне приличная… Вот раскручусь с группой, тогда можно и на что-то посерьезней замахнуться!

– Неужто «Хэммондом» планируешь разжиться?

– Для начала за глаза хватит и «Вельтмастера», – отмахнулся Шульц.

Я продолжал разглядывать его жилище … Неразложенный как следовало бы полуторный диванчик со скомканной и несвежей постелью, которая никогда не убиралась и, видимо, стиралась по большим праздникам, рядом широкий полированный стол на высоких ножках, весь заваленный не пойми чем, все там свалено в кучу – книги, учебники, шмотки, пластинки, магнитные ленты и даже еда. На фарфоровой тарелке, явно старинной, благоухали три аппетитных бутерброда с нарезанными поперек мясистыми помидорами, ароматным сыром и свежим салатным листом, – один из бутербродов уже был надкушен. Прямо натюрморт: «Трапеза, прерванная незваным гостем»… При виде столь соблазнительной закуси в моем животе предательски заурчало и заныло…

Но тут мое внимание отвлек тот самый заграничный альбом, валявшийся рядышком с тарелкой, музыка которого была способна возносить на небеса. Знаю, знаю эту изящную обложку великолепного альбома, он мне хорошо знаком по отцовской виниловой коллекции… Ко времени создания третьего студийного альбома, то есть в 1972 году группа ELP, вне всяких сомнений, была самой крутой в мире и, как никогда, ощущала себя единым целым. Собственно говоря, это чувство монолитности и единства как раз и было запечатлено для истории рока художниками известной дизайнерской студии Hipgnosis на обложке Trilogy – на картинке музыканты выглядят как настоящие «основоположники марксизма-ленинизма», ой, простите, родоначальники британского прог-рока – Эмерсон, Лейк и Палмер и впрямь здесь смотрятся как сущие Маркс, Энгельс и Ленин, только молодые, безбородые и… голые. Не подумайте ничего плохого – троица всего лишь обнажена по плечи, все изображено со вкусом и тактом по отношению к ним, и к слушателям, не придерешься, а кому мало моего описания, пусть глянет в интернете и сам все увидит… Мне эта обложка, кстати говоря, не слишком нравится, хотя и продумано все просто великолепно – три монументальных героя рока в профиль на фоне полыхающего заката, – это что-то! – романтично и впечатляюще, но все же, на мой субъективный взгляд, чересчур претенциозно и слегка противоестественно (ассоциируется с сиамскими близнецами). Зато внутренний разворот альбома выполнен с бо́льшой фантазией, художественным мастерством и любовью! Вроде бы ничего особенного, обыкновенное фото, снятое на природе в платановой роще, тронутой буйными красками октября, но, если приглядеться к композиции, глаза разбегаются в разные стороны, от изобилия разноракурсных групповых снимков ELP, как бы снятых за один раз – их здесь шесть, в том-то и кроется необычность разворота, особенно впечатляет фрагмент, где троица бежит прямо на камеру, снимок сделан намеренно в движении и потому чуть смазан, есть в нем динамика, символизирующая стремительность движения и конечность всего сущего, нашего бытия, что ли… Ох, вечно я ищу во всем какие-то скрытые смыслы. Шульц взял в руки альбом, точно услышав мой внутренний голос развернул его и в восхищении сказал, тряся «осенним пейзажем»: