Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Не будь Ленина, не будь Октября, невозможно было бы сейчас так по-новому поставить всемирно-исторический вопрос о критериях прогресса человечества и самоценности человека.

Мир Ленина необъятен. Он охватывает все сферы человеческого существования…

Мы теперь поняли, что Ленин требует полного, всеохватывающего, а не выборочного изучения — во всем богатстве его творчества…

Но мы решительно отвергаем надругательства над памятью Ленина, в чем бы это ни выражалось и где бы это ни происходило — у нас или за границей.

Чем скорее мы преодолеем упрощенное восприятие Ленина, тем лучше поймем его величие, насколько он современен и нужен нам…»

Ну что тут молвить?..

С новым рождением, Владимир Ильич!

С новым качеством… социализмом с человеческим лицом!..

И на том спасибо, что вспомнили о лице — должно все-таки быть, непорядок — без лица. И желательно все же человеческое лицо, на другие нынче нет спроса…

Так и хочется воскликнуть словами Филиппа Филипповича Преображенского из булгаковского «Собачьего сердца»: «,Ей-богу, я, кажется, решусь“. Никто ему не ответил на это…»

И похоже, это правда: отвечать и впрямь некому…

Генерал-фельдмаршал светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический (1739–1791) прославился отнюдь не одной близостью к Екатерине Второй (как деликатно изволили выражаться в подобных обстоятельствах: «Он в случае» — сиречь в любовной связи с самой императрицей Екатериной Алексеевной). Светлейший князь преуспел и на другом поприще. Под его неусыпным руководством Россия не только окончательно осела на своих южных окраинах, но и приступила к их энергичному хозяйственному освоению.

В 1930 г. Херсон по семейным обстоятельствам навестил будущий советский классик Борис Лавренев. В ожидании выздоровления отца он однажды заглянул в храм, превращенный в музей антирелигиозной пропаганды.

«…За неимением сколько-нибудь серьезных экспонатов по стенам были развешаны вырезанные из старых журналов репродукции картин мастеров итальянской и голландской школ, изображающие религиозные сюжеты. Тут были Сикстинская Мадонна, Голгофа, снятие с креста, воскресение, Христос у Марии и Марфы, Мария Магдалина, вознесение, сошествие святого духа на апостолов работы Тициана, Веронезе, Рубенса, Ван Дейка и других художников. Под каждой репродукцией на неряшливых клочках бумаги были приклеены напечатанные лиловым шрифтом на машинке надписи совершенно идиотического содержания.

Я хотел уже уходить, но вдруг в глаза мне бросилась пирамидальной формы застекленная витрина, в которой лежал какой-то круглый коричневый предмет. Подойдя, я увидел, что это человеческий череп. Внизу витрины была приклеена табличка: «Череп полюбовника Катерины II Патьомкина». Я протер глаза, но видение не исчезло.

Череп оставался по-прежнему в витрине и глядел на меня пустыми впадинами. Я оглянулся и увидел вторую такую же витрину, но уже продолговатой формы. В ней лежал скелет с прилипшими местами клоками ссохшихся мускулов. Надпись гласила: «Кистки полюбовника Катерины II Патьомкина». Рядом, в третьей витрине, лежали остатки зеленого бархатного кафтана с потускнелыми позументами, затем что-то неразличимое, в пятнах гнили, бывшее когда-то белыми атласными короткими штанами, такие же сгнившие чулки и туфли. «Шматки одягу полюбовника Катерины II Патьомкина», — прочел я, наклонясь к надписи.

Я поднялся в полном бешенстве. Вытащенный из склепа и разложенный на три экспоната Потемкин — это было уже нечто неслыханное по варварству и идиотизму.

Со мной был фотоаппарат. Я навел объектив на череп и сделал снимок. Но тут ко мне-подбежал какой-то вахлак с багровым от пьянства носом и закричал, что «снимать сурово забро-няеться» [123] Лавренев Б. А. Вторичное погребение Потемкина. — «Памятники Отечества», № 2, 1991, с. 155. А вторичное — поскольку Лавренев добился помещения Потемкина в новый гроб и захоронения в склепе. Там, правда, в качестве экспоната возлежал еще и родитель подруги Пушкина и Жуковского князь Иосиф Россет. И он после вмешательства Лавренева тоже оказался вторично предан земле. …

Россию поразило культурное одичание. Оно и не могло не произойти. Ведь обещал Ленин искусство (а стало быть, и культуру) за ненадобность «дзык, дзык» — и отрезать.

И отрезали.

И не только искусство и культуру.

Как я уже упоминал, в разговоре со мной будущий генеральный секретарь ЦК КПСС, а тогда хозяин всемогущей тайной полиции — КГБ — Андропов Обронил: «Дадим людям вдоволь колбасы («или наделаем» — точно не помню) — и никакого диссидентства не будет».

Нет ни декабристов, ни Пушкина, ни Герцена, ни самосожжения религиозных ревнителей веры, ни Бородинской битвы, ни Великой Отечественной войны — борьбы против иноземной кабалы… а есть колбаса. От фундаментальности подобного вывода, надо полагать, просел бы сам Главный Октябрьский Вождь: ну не додумался ведь!

Все духовное, возвышенное, почитаемое человечеством за святыни, то самое, что как раз отличает человека от животного, и есть, оказывается… колбаса «от пуза» (хотя и вольная птица в клетке с сытным кормом очень часто умирает)… Воткни колбасу в глотку каждому — и обряжай на выбор в колодки, хомут, гони в стойло. Человеку есть что жевать, и он не огрызается, готов настоящий гражданин.

Это несколько тяжелая и неожиданная, но достойная мысль — венец марксизма и ленинизма: если рабство кормит, это уже не рабство, а благо и самое что ни на есть естественное состояние. Словом, в наличии что защищать и чем гордиться…

И уж понятно, почему всю культуру: римскую, греческую, европейскую, русскую, а также театр, живопись, литературу — все-все заменила мудрость «Краткого курса истории ВКП(б)», бывшего десятилетиями высшим культурным, философским и политическим авторитетом для народа. Самое жуткое, что «Краткий курс» Чижикова претендовал на это, и самым серьезным образом. «Курс» был обязателен для всех советских людей любого возраста и образованности. Уж так повелось: духовно ущербные люди представляют Россию, формируют ее облик.

Этим людям невдомек, что стремление к свободе по природе свойственно человеку. Сколько бы человека ни дрессировали, сколько бы ни мучили, а это чувство будет вновь и вновь самоза-рождаться. Оно покрепче страха смерти и любых выгод существования. С головы до пят полицействующий, этот генеральный секретарь не мог иначе думать о свободе, как только о «колбасном» продукте. В свой мирок втискивал весь мир. Тут самое время заметить, то «он жестоко ошибается, когда сознает свою свинью Богом».