Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Теперь Дмитрий пьет. И, бледнея, весь напрягаясь и дрожа, говорит о похабности нашей жизни. И сколько боли, невыплаканных слез в голосе! Поистине страшна его ненависть к «комитетчикам» — «крючкам» (как он их называл по имени их шефа).

В ноябре Дмитрий уезжает в Канаду. У него уже есть вызов. Уезжает навсегда. Он говорит, что бросит пить, больше не возьмет ни капли — и будет работать. Он готов мыть посуду, сортиры, руками выгребать дерьмо из сточных канав, ежели такие обнаружатся в Канаде. Все, что угодно, но в Россию не вернется. «Будь проклята!» У него будет новая Родина.

О третьем мяснике сказ как-нибудь после. И так вышло длинно. Книга-то не о моих знакомых мясниках, а о Ленине и ленинизме. И партии, которую столь берегут в этом Отечестве насилий и нужды…

Это провидение, судьба, Бог (кому что угодно) назначили народу меру искупления греха.

Идти и терпеть. Терпеть, даже если нет силы жить. Не дали отпор, сами загнали себя в эту яму.

По историческим счетам надлежит платить.

Не могут быть просто так, безответно втоптаны в землю десятки миллионов жизней. Ведь замучены, обесчещены, убиты.

Народ принял веру Ленина — ленинизм. Муки народа теперь — это искупление. Нельзя без ущерба для морали (самой жизни) уничтожать людей, творить зло, глумиться над людьми, превращать людей в животных. Народ, который допустил это, должен пройти дорогой исцеления.

Не вынесет, сорвется на новое насилие, новые диктатуры, новую междоусобицу — значит, погибнуть ему; значит, мера зла, совершенного всем миром людей, превышает духовные и физические возможности народа к возрождению; значит, быть ему орудием зла и терпеть муку до самоизживания себя.

Идти — и терпеть.

Десятки миллионов трупов, живых, но истерзанных душ — за это полагается платить, это просто так не списывается. В природе сообщества людей все помнить и нести в себе.

И по камню, по кирпичу возводить новую жизнь. Хоронить родных, рыдать, сушить слезы новым горем — и строить новую Россию, но не уступать ее никому. Наша Россия!

Другого не дано, другое не существует.

И не терять гордость, не терять чувство национального достоинства, не позволять чужим быть судьями в нашем доме. Нести боль в себе — и распрямляться.

Еще много разных «человеческих лиц» наладятся сулить и предлагать народу, но у него один путь (другого не дано): отказ от зла, нетерпимости, ненависти, насилия. Не будет этого — гнить народу душой и телом…

И никто, никакой святой не даст избавления, скорого благоденствия. За служение злу, растление, уничтожение людей полагается ответ [122] Из газеты «Русское дело», 1992, № 3: «…реальность бытия не зависит от навязанного нам представления о гуманности, и до тех пор, пока существуют те, кто видит в нас врагов и рабов, антигуманной по отношению к нам будет проповедь смирения и непротивления злу — проповедь одностороннего духовного разоружения». Проповедь нравственного очищения, непротивления имеет смысл внутри одного народа, дабы исключить из его жизни насилие и нетерпимость. Такая проповедь имеет смысл организации жизни народа на новых духовных и нравственных началах. Это неоспоримая истина: если к тебе заведомо идут как враги (ограбить тебя, покорить твою Родину), а тогда только молиться и терпеть — значит, быть обобранным, лишиться родной земли. Народ будет обречен на вымирание. Политика деятельного насилия, подавления человека в человеке, как это было и в большевизме, нуждается в отпоре. Тем более не образумить духовными песнопениями чужеземных захватчиков. Мы должны держать меч обнажённым и разить врагов России, наглых и жестоких захватчиков русского богатства, земли, попирающих наши верования, обычаи, устои. Враги русской земли нашли предателей среди нас, и теперь они все вместе продают, предают Россию, русских и братские с ними народы. .

Любой другой путь — ложь и зло в новом обличье.

И на этом горьком пути не забывать: подаяние предполагает право на твою душу или души многих людей. Подают… чтобы посадить на поводок, навязать ошейник. Не все, но очень многие… Помните, ведь это люди предали Христа!

Терпеть…

Чем решительней отказ от зла, тем короче путь.

И покуда власти у народа нет, быть ему ломовой лошадью у разного рода возниц с «человеческим лицом». Народ будет лошадью, всего лишь лошадью, в очередной раз… жертвой…

А что до ленинизма… не привинтить, не приклеить, не прибить и не подвязать тесемками к нему «человеческое лицо»… Не выйдет. На том месте — кровь, ложь, стяжательство. Не станет держаться маска даже на сверхклее самых праведных и проникновенных слов. Время ленинизма избыло, вышел его исторический срок, столь громко именуемый эпохой. Эпоха громких слов и растленных поступков.

Мозг с грецкий орех… Один человек видел и рассказал, а все остальные утаили: кабы не рассудили на все дела и все учение, кабы не приняли результат болезни за обычное состояние мозга великого провозвестника небывалых «свобод и счастья»…

В стремительном рассказе Анненкова — подлинный Ленин, тот, до которого не надо добираться через завалы надуманных строк; подлинный в наготе, доступности. На мгновение он приоткрылся перед тем, кого считал своим, только краешком открылся, самым-самым краешком.

Этот Ленин начисто отсутствует в так называемом полном собрании сочинений, в том, которое призвано лепить иконный лик великого вбждя. Но есть другой, у которого очень мало общего с этим. Этот подлинный Ленин — в бетонно-бронированных сейфах хранилищ Института марксизма-ленинизма — недоступный, навек засекреченный. Это сверхсекретные протоколы политбюро, доверительные письма и записки «своим». Это тот Ленин, от которого содрогнется мир, и потому он спрятан, замкнут, замурован…

Главный Октябрьский Вождь поражает все той же узостью мышления. Он не может уразуметь, это ему не дано: что, если имеется несколько моралей, это уже гниение человека и людей. И это разложение неизбежно в первую очередь для тех, кто, казалось бы, защищен от всего мира своим положением.

Именно здесь началось разрушение ленинской гвардии и его (Ленина) утопии, а не в надуманности экономической схемы. Сразу дала червоточину, гнильцу сама опора строя — человек, будь он с партийным билетом или без оного.

Сначала пал человек, после затрещала и рухнула Система. Великий рационалист и утопист учел все: жестокость подчинения, свирепость карательных служб, единомыслие, обязательность определенного культурного и духовного пайка. Не была учтена в выкладках лишь одна «материя» — Душа. Именно она отказалась жить в ленинском царстве железа, крови, приказа, лжи и всяческого громо-гласия.

Душа пала под ложью, а с ней пала и Система.