Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Последняя ленинская фраза осталась, однако, до сих пор не расслышанной, не понятой или умышленно забытой в Западной Европе, в Америке, во всех свободных странах… Подобное непонимание или забывчивость приносит с каждом днем все новые и новые победы международному коммунизму, то есть расширению всечеловеческого рабства.

…Я помню, как через несколько дней после Октябрьской революции один из друзей моего отца, сидевший у нас в гостях, сказал, говоря о Ленине:

— К сожалению, не того брата повесили.

…В ноябре того же года к моему отцу приехал от имени Ленина Марк Елизаров с предложением занять пост народного комиссара по социальному страхованию… Отец ответил категорическим отказом, заявив, что он является противником произведенного вооруженного переворота, свергнувшего демократический строй, противником всяческой диктатуры…»

Именно Анненков оформлял Красную площадь к первой годовщине Октября, и именно он руководил постройкой трибуны для Ленина и гостей (на том месте будет стоять мавзолей).

Для Ленина Юрий Анненков — сын политкаторжанина, знакомый ему почти с пеленок (едва ли не 30 лет), юный друг Веры Фигнер — поэтому Ленин с ним не таится, он свой. Это отношение Главного Октябрьского Вождя переймет и все его окружение. Юрий Анненков не только знаменитый художник, он свой в Кремле. Это делает его свидетелем (а для кремлевских владык и как бы соучастником) самого потаенного — изнанки дела, всего первозданного смысла его. Дела как оно есть.

«В 1921 году, — пишет далее Анненков, — советская власть заказала портрет Ленина, и мне пришлось явиться в Кремль…

Ленин был неразговорчив. Сеансы (у меня их было два) проходили в молчании… я пробовал… заговорить об искусстве.

— Я, знаете, в искусстве не силен, — сказал Ленин… — искусство для меня — это… что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и, когда его пропагандная роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его — дзык, дзык! — вырежем. За ненужностью…

Ленин снова углубился в исписанные листы бумаги, но потом, обернувшись ко мне, произнес:

— Вообще, к интеллигенции, как вы, наверное, знаете, я большой симпатии не питаю, и наш лозунг «ликвидировать безграмотность» отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. «Ликвидировать безграмотность» следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель вполне практическая. Только и всего.

Каждый сеанс длился около двух часов. Не помню, в связи с чем Ленин сказал еще одну фразу, которая удержалась в моей памяти:

— Лозунг «догнать и перегнать Америку» тоже не следует понимать буквально: всякий оптимизм должен быть разумен и иметь свои границы. Догнать и перегнать Америку — это означает прежде всего необходимость возможно скорее и всяческими мерами подгноить, разложить, разрушить ее экономическое и политическое равновесие, подточить его и таким образом раздробить ее силу и волю к сопротивлению. Только после этого мы сможем надеяться практически «догнать и перегнать» Соединенные Штаты и их цивилизацию.

В комнату вошла Крупская и спросила меня, не хочу ли я «глотнуть чайку».

Я отказался и, поблагодарив, поцеловал ей руку.

— Ишь ты! — воскликнул Ленин, засмеявшись. — Вы, часом, не из дворян?

— Из дворян.

— Ах вот оно что… Впрочем, я тоже.

… Выйдя из кремлевских ворот, я вдруг испытал чувство морального облегчения…»

И далее совсем необычное, просто ошеломляющее:

«…В декабре 1923 года Лев Борисович Каменев (тогда председатель Московского Совета)… предложил мне поехать в местечко Горки, куда ввиду болезни укрылся Ленин со своей женой.

Каменев хотел, чтобы я сделал последний набросок с Ленина. Нас встретила Крупская. Она сказала, что о портрете и думать нельзя. Действительно, полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной, искривлённой младенческой улыбкой человека, впавшего в детство, Ленин мог служить только моделью для иллюстрации его страшной болезни, но не для портрета Ленина.

Это была моя последняя встреча с Лениным.

Ленин умер 21 января 1924 года…

Я жил в то время в Петербурге, работая над одной театральной постановкой. На следующий день после смерти Ленина я получил срочный вызов в Москву, чтобы написать портрет Ленина в гробу. Меня работа не вдохновляла (и Анненков уклонился, попросту спрятался. — Ю. В.)…

Однако, приехав в Москву недели через три, я был немедленно вызван в Высший Военный Редакционный Совет, где мне предложили отправиться в основанный в Москве Институт В. И. Ленина для ознакомления с фотографической документацией ввиду предполагавшихся иллюстраций для книг, посвященных Ленину.

«Ознакомление с документацией» продолжалось около двух недель. В облупившемся снаружи и не топленном внутри Институте В. И. Ленина… меня прежде всего поразила стеклянная банка, в которой лежал заспиртованный ленинский мозг, извлеченный из черепа во время бальзамирования трупа: одно полушарие было здоровым и полновесным, с отчетливыми извилинами; другое, как бы подвешенное к первому на тесемочке, — сморщено, скомкано, смято и величиной не более грецкого ореха. Через несколько дней эта страшная банка исчезла из института… Мне говорили в Кремле, что банка была изъята по просьбе Крупской…

Среди множества ленинских рукописей я наткнулся там на короткие, отрывочные записи, сделанные Лениным наспех, от руки, с большим количеством недописанных слов, что вообще было характерно для многих его писаний — до частных писем включительно (я мог судить по письмам, адресованным моему отцу). Эти записи, помеченные 1921 годом, годом кронштадтского восстания, показались мне чрезвычайно забавными… Я, не снимая рваных варежек (пар изо рта валил облаками), незаметно переписал их в свою записную книжку. Вскоре, однако, и эти ленинские странички, как и банка с мозгом, исчезли из института… Я никогда не видел их опубликованными (за исключением двух-трех отдельных фраз)…

В первые годы после Октября Ленин, человек дальновидный, скоро понял невозможность немедленного осуществления коммунистической революции в мировом масштабе.

…Необнародованные ленинские записи говорили:

„В результате моих непосредственных наблюдений в годы моей эмиграции я должен признаться, что так называемые культурные слои Западной Европы и Америки не способны разобраться ни в современном положении вещей, ни в реальном соотношении сил; эти слои следует считать за глухонемых и действовать по отношению к ним, исходя из этого положения…

… На основании тех же наблюдений и принимая во внимание длительность нарастания мировой социалистической революции, необходимо прибегнуть к специальным маневрам, способным ускорить нашу победу над капиталистическими странами.