Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

С рассказами о тех ужасах выступили, пожалуй, все немецкие газеты (да и не только немецкие), в том числе «Берлинер цайтунг» и «Юнге вельт».

Оказывается, «женевская» тварь приспособила для своих целей бывшие гитлеровские лагеря смерти. Вот это действительно святотатство!! За то, чтобы уничтожить эти лагеря, смести их с лица земли, и полегли десятки миллионов советских людей, а тут… можно сказать, мгновенное возрождение, но только под красным рабоче-крестьянским флагом.

«Едва последний узник нацистов покинул Бухенвальд, как в лагерных бараках появились первые жертвы НКВД. Это произошло 12 августа 1945 года».

Мир праздновал победу, а в это время в лагеря сгоняли людей, чтобы снова убивать… Нацистов там находилось куда как меньше, нежели взятых по доносам и разного рода подозрениям. За проволокой немало оказалось и 12—13-летних детей, тоже обреченных на болезни и погибель.

Таких бывших гитлеровских лагерей было задействовано одиннадцать. На весь мир известный Заксенхаузен прикрыли лишь к марту 1950 г. Надлежало предпринять все, но замести следы. Это означало одно: практически все узники были уничтожены или исчезли в Сибири.

Дематериализация людей — основное занятие чекистов со времен Ленина.

Вот свидетельства бывших узников:

«Питание… состояло из кислой капусты и хлеба… люди худели, превращаясь в ходячие скелеты наподобие узников Освенцима и Дахау. И умирали…»

«Ежедневно умирало от 30 до 40 человек… Лозунг (в Бухенвальде. — Ю. В.) «Каждому — свое» заколотили досками, но все осталось по-прежнему.

Нет, кое-что все-таки изменилось: спилили буковые деревья вокруг лагеря, чтобы создать еще одну зону обстрела за пределами электрического ограждения и деревянного забора; на окнах появились решетки, бараки опутали колючей проволокой; у прохода на лагерную улицу стоял дежурный из числа арестантов…

Кто из нас раньше знал, что бывший фашистский концлагерь Бухенвальд в течение ужасно долгих пяти лет продолжает использоваться советскими оккупационными властями? Его ликвидировали только в 1950 году».

Ну что добавить?..

Система ВЧК-КГБ все та же: что захочет, то с человеком и сделает.

С любым!

Да плевое дело!..

Даже с мировым гением! Главное, «чтоб кровь не обрызгала гимнастерку».

Из письма бывшего заключенного В. Клинга от 4 апреля 1947 г. к фрейлейн Фровайн, сестре оберштурмфюрера СС Эрнста Фровай-на, бывшего лагерного врача:

«…Непритязательная правда состоит в том, что миллионы немцев, отцы и матери, сыновья и сестры, не видели ничего преступного в… преступлениях. Миллионы других совершенно ясно понимали это, но делали вид, что ничего не знают…

Те же самые миллионы ужасаются теперь убийце четырех миллионов, Гессу, спокойно заявившему перед судом, что он уничтожил бы в газовой камере и своих ближайших родственников, если бы ему приказали».

Всякая доктрина (независимо от своих лучезарных посулов), если объявляет цель высшей добродетелью (при этом не гнушается любыми средствами достижения), если считает людей стадом, быдлом, не сознающим своего счастья, объявляет другие группы, классы, сословия не заслуживающими человеческого обхождения, если натравливает одни классы, общественные группы на другие, — такая доктрина преступна.

По всем названным признакам это — фашизм.

По всей совокупности признаков это и ленинизм.

И совершенно никакой натяжки в этом нет, это кажущиеся противоположности, в действительности они тождественны.

Убийцы и мародеры.

По части интриг и сколачиванию группировочек, фракций Главный Октябрьский Вождь был непревзойденным мастером, хотя это категорически запрещал всем другим как дело глубоко непорядочное и антипартийное. Молотов это подтверждает однозначно: «Ленин предложил собираться на заседания Политбюроо без Троцкого. Мы сговорились против него…»

Ну, а при таком подходе к данному вопросу самого Ленина нам, как говорится, и Бог велел (вообще Бог позволял большевикам все, и сходило им с рук все), и Молотов вспоминает, как уже без Ленина они, то есть сталинисты, продолжали эту практику групповщинки: «А через год-два — без Зиновьева и Каменева. А потом без Бухарина, Томского, Рыкова. Хотя они еще оставались в Политбюро, но им, конечно, не сообщали».

Тут все в строгом соответствии с природой вещей. Каждому будет воздано по заслугам.

А что до практики этой подленькой групповщинки, так она и укоренится в верхах партии и после кончины основоположника. Будут обманывать своих товарищей по политбюро, ошельмовывать перед партией, обвиняя именно в этой самой групповщине, преступных попытках раскола партии, — и казнят одного за другим в подвале Лубянки. Ответственным стрелком-палачом будет не тот, кто поджидал их в подвале у кучи песка и пистолетом наготове, а все они, маленькие, изовравшиеся людишки с самомнением, от которого мутит и спустя полвека при чтении их откровений. Ну и партия, разумеется, как же без нее? Она по-рабски покорно и вдохновенно подпирала этих кровавых гномиков-кривляк.

Возьмут человека, загонят в лагерь (если соизволят не убить), где выживают из тысяч несколько несчастных, и после заявляют (о том, кто вышел, уцелев, сломленным, согласным на все постулаты людоедства научной теории коммунизма): «Проучили человека. Разбираться стал в политике» (Молотов).

Им и в голову нейдет, что человек — это святыня. У него все свое. Он от рождения наделен правом на свои мысли, чувства, желания. И травят, мучают, дабы выморить это свое, сломить, стереть, сделать пригодным к скотскому безгласному существованию.

И сколько же самомнения в правоте у этих палачей, сколько непробиваемого самодовольства! Гадят, плутуют, убивают — и, ровно заклинание, твердят: «Это во имя Отечества! Во имя светлого будущего!»

Чьего Отечества? Чьего будущего?

А затем плесневеют на пенсии 10, 20, 30 лет. Утирают лбишко: как же, приморились, это ж сколько натуги надо — приколотить гробовую доску сразу над десятками миллионов жизней, погасить, задуть огонечек этих жизней. И вспоминают ту жизнь — из стонов, страха, слез, крови и лжи. И берегут себя, выхаживают каждый свой насморк, каждый кашлешок или колику в кишочке. Чуть что — и чертит черный лимузин в уютную больничку или на курорт.

Упыри…

Светочи человечества с могильными заступами на плечах…

Нет издателя на эту книгу, чтобы напечатать быстро, точно и без надувательств. Рукопись уже готова, а того, кто согласился бы напечатать, нет. Мало того, что корежат текст, у всех одно желание — нажиться за счет автора, хотя я и без того согласен на все. Без книги какой смысл был у жизни?..

С февраля 1990 г. мыкаюсь — и всюду отказы. Будто никому не нужна рукопись и все в ней совершенно чуждо людям. Время бежит, рукопись все еще на моем столе, а я так торопился, беспощадно уплотнял время, не считался ни с чем, прежде всего ни во что не ставил свою жизнь. Ведь годы, десятилетия!..